Мир Чарльза Диккенса

К этой группе, сдружившей церковь и закрытый пансион, примыкает в качестве союзника — внимание! — юрист Грюджиус. Пусть он так же сух и скучен, как его уложение законов, пусть, рано обманувшись в любви, он на всю жизнь остается холостяком: он ничуть не похож на скользкого мистера Джеггерса (не говоря уже о негодяях-стряпчих в ранних романах Диккенса). С приходом Грюджиуса «лагерь добра» обретает надежную опору и решимость бороться со злом. Если мистер Дэчери — а в этом я почти уверен — окажется частным сыщиком (то есть из той категории лиц, чьим профессиональным умением, ловкостью и упорством в борьбе с преступниками так восхищался Диккенс), то «Тайна Эдвина Друда» — первый случай в творчестве Диккенса, когда совещательные и исполнительные силы закона выступают совместно против сил зла. Действующие лица романа составляют маленький, тесно сбитый мир интеллигенции и молодежи, призванной послужить Империи (к ним нужно еще добавить достойного и находчивого молодого лейтенанта Тартара, отставного офицера флота). И поскольку Империя в какой-то степени держится на каждом из них, географические рамки романа раздвигаются далеко за пределы таких широких социальных полотен, как «Холодный дом» или «Крошка Доррит».

Не исключено, конечно, что Диккенс урезал социальные рамки своего романа потому, что, подобно многим стареющим писателям, он растерялся в новом мире, но это вряд ли так — в романе есть лица, принадлежащие и к другим слоям общества. Мне представляется, что Диккенс намеренно собрал вместе всех, по его мнению, порядочных, мужественных (или женственных), заслуживающих доверия и, главное, жизнеспособных представителей английского общества, чтобы противопоставить их злому началу Джаспера. Среди них нет официальных представителей власти или неумеренно громких рупоров идей: филантроп и реформатор мистер Сластигрох — просто наглец и лицемер; настоятель собора — оппортунист и приспособленец; мэр — напыщенный дурак. Нет, в современном обществе инициатива борьбы со злом переходит к частным гражданам; и пусть действие романа отнесено к более раннему периоду — его герои живут в 1870 году.

В ночлежке. Рисунок Доре.

У прокаженного. Рисунок Доре.

А как относительно сил зла? И здесь звучат современные нотки, ибо мистера Джаспера с его любовью к музыке и пристрастием к опиуму следовало бы, как Рэйберна и Лайтвуда, ожидать в девяностые годы — если бы мы не знали, что истоки девяностых годов восходят как раз к середине столетия. И потом, даже безумная страсть Джаспера к Розе не разубедит меня, что Диккенс усматривает определенную двусмысленность в отношении Джаспера к Эдвину, «дорогому мальчику», которого он, возможно, потом и убьет. Впрочем, здесь мы касаемся тайных страниц «Школьной жизни Тома Брауна», закрытых тем викторианского общества. Джаспера нельзя назвать вполне современным героем, он во многом еще остается фигурой готического романа (вроде Монкса с его припадками из «Оливера Твиста»). Однако общая направленность романа не оставляет сомнений: доброта и благородство мужественно противостоят злым, задыхающимся от ярости усилиям, которые, подобно преступным усилиям вообще, обречены на поражение.

Смерть

Смерть Диккенса сделала Джаспера последним в длинном ряду жестоких и злобных убийц, воплощающих отношение Диккенса к преступной психологии. Если бы нам удалось понять причины этой одержимости, то, возможно, мы получили бы ключ к самому сокровенному в личности писателя; однако ни одна человеческая личность не допустит столь глубокого вторжения. Но рискнуть можно и можно Поискать аналогий.

Чрезвычайный интерес Диккенса к убийству был с самого начала в тесной связи с его одержимостью в вопросе о смертной казни; писатель был убежден, что преступник, этот Каин, мятущийся по лицу земли, — нечто совершенно особое, отрезанное от людей. Уже в «Очерках Боза» Диккенс упрекал Байрона (в числе прочего) за то, что тот окружил убийц романтическим ореолом. Убийца — это не тот, кто на голову выше остальных, — Каин и подобные ему — плоды воображения Байрона; нет, это трусливый задира, тщеславная тварь. Однако там же, в очерке «Посещение Ньюгетской тюрьмы», при приближении к камере смертников голос писателя начинает звучать взволнованно, он трепещет перед ужасом и тайной смерти.

«Насколько же ужасней думать о ней (смерти) здесь, в двух шагах от тех, что должны умереть в лучшую пору жизни, на заре молодости или в полном расцвете сил, все понимая и чувствуя не хуже вашего, должны умереть так же верно, отмечены рукой смерти так же безошибочно, как если бы тело их истаяло от роковой болезни и уже началось разложение».

И дальше: