Мир фантастики 2010. Фактор города

– Папка пришел! – радостно сообщил Петька, проносясь из одной комнаты в другую. Вышла Лидуся в пушистой желтой кофточке, на миг ткнулась носом мужу в плечо:

– Где был-то?

– Да так, – неопределенно ответил он, чмокая гладкий пробор.

– Есть иди. Мама борща наварила, – и, помедлив, выдохнула ласково: – Ох, Вовка-Вовка, горюшко ты мое…

Вован долго плескался в ванной – намывал руки чуть не по уши, оттягивая момент, когда придется глянуть ведьме в глаза. В кухню вплыл бочком и устроился на краешке табуретки, готовый и бежать, и обороняться сразу.

Тарелка наваристого борща со сметанным айсбергом стукнула об клетчатую клеенку. Теща погремела еще ложками, пошумела водой и устроилась напротив. Подперла пухлым кулачком круглый подбородок, отчего глаз сощурился сушеной черносливиной.

Вован чуть не поперхнулся вкуснющим супом.

– Да ешь-ешь, не дергайся, – успокоила теща. – Ишь, пужливый оказался, удрал… Глаза-то закрыть тебе обратно или не надо?

Вовка обвел взглядом до мельчайшей трещинки на потолке знакомую кухню.

Под холодильником копошился Гуня с растопыренной метелочкой, деловито выгребал дохлых мух, еще какой-то годами копившийся в уютной щелке мусор. Вокруг оранжевого абажура радостно носились два зеленых привидешка, явно удравших из-под опеки Феофила. В раковине сама собой отскребала пригоревшую кастрюлю мочалка. Мимо окна в вечернем воздухе неслышно скользнула молодая химерка, едва не чиркнув крылом по стеклу.

Закрыть глаза – так оно, конечно, спокойнее…

– Не надо, – решительно сказал Вован. – Пущай будет.

– Ну и ладненько, – вздохнула теща будто бы с облегчением.

Вова поболтал ложкой в борще, выискивая шматок мяса покрупнее.

– Мама, – осторожно начал он, – а Лидка-то у меня…

– Не ведьма, – покачала головой та и погрустнела. – Наш дар – он через поколение передается, от бабки к внучке. Вот дочка если бы была у вас…

Вован снова уткнулся в тарелку, сам не зная: то ли радуется, что Лидусе ведьмовство не грозит, то ли расстроился невесть из-за чего.

– Так как, Вовк? – серьезно спросила теща. – Родите мне девочку?

В плывущем желтом свете одно привидешко догнало другое и принялось щекотать. Из комнаты доносились телевизионные вопли и рыдания – Лидуся смотрела какой-то очередной сериал. Вовка, судя по ритмичному скрежету, добрался до бабушкиной пружинной кровати и в такт прыжкам восторженно орал из-под потолка:

– Пер-вый «Ё-о»! Пер-вый «Ё-о-о»!

Привычная какофония домашних звуков наполнила душу таким безмятежным светом, что губы сами расплывались в улыбке. И, разомлевший от борща и впечатлений, Вован кивнул:

– А что, и родим.

Эльдар Сафин Ты веришь в Кошкофею?

– Ты веришь в Кошкофею? – задав вопрос, Аленка по давней своей привычке попробовала заглянуть мне в глаза – для чего ей пришлось выгнуться долларовой американской буквой, но даже это не помогло, потому что я смотрел в монитор.

– Не верю, – ответил я, двигая по экрану три разноцветных квадрата и полтора десятка серых прямоугольников.

– А она есть! – убежденно заявила доча, протискиваясь ко мне на колени и кладя голову на клавиатуру между моих рук.

– Если я не сдам макет вечером, – вежливо пояснил я, – то подарка на день рождения у тебя не будет.

И все же посмотрел вниз, уткнувшись взглядом в циановые глаза дочки. Что самое забавное – Аленка совсем не похожа на Иришку, свою мать. Зато почти одно лицо с давно умершей бабушкой по линии папы, и, объясняя доче, что правильно, а что нет, я постоянно ловлю себя на странном ощущении.

А еще иногда я невпопад отвечаю ей: «Да, мама» и никогда – «Да, Ирина». Может быть, так получилось потому, что жена скорее промолчит в нужной ситуации, чем скажет хоть слово, просто чтобы поговорить.

Где Аленка взяла свою Кошкофею, так и осталось для нас загадкой. Мультфильмов про нее мы не покупали, книжек таких дочке не читали. В детский сад тогда Аленка неделю как не ходила – у нее почти вся группа слегла с гриппом, и заведующая от греха подальше объявила карантин.

Мы пережили неделю, когда доча объявила Кошкофеей себя. Особенно сложно пришлось Иришке, потому что это странное волшебное животное лечило только девочек и только несчастных – и каждый раз, когда уставшая жена приползала с работы, наше малолетнее «кошкочудо» начинало ее «спасать».

Потом мы пережили неделю, когда Кошкофеей был объявлен Барс Котофеич. Бедный кошак спасался на шифоньере, и каждый спуск в сторону туалета или миски был чреват поимкой и облачением в крылья, сделанные из проеденной молью занавески и резинки от старых Аленкиных трусиков.

Потом была неделя, когда Кошкофея якобы все время была с нами: я наливал ей чай в пластиковую мисочку, извинялся, если хотел сесть в свое громадное пушистое кресло – якобы именно его облюбовало это создание. А если, позвав домочадцев кушать, я не упоминал Кошкофею, Аленка устраивала истерику, опасаясь, что эта экстравагантная особа обидится и уйдет навсегда.

– Алло, Серегин, как у вас там? – Ирина почему-то всегда называет меня по фамилии и по не менее объективным причинам обижается, если я отвечаю ей тем же.