Мир Гаора (СИ)

   Но Гаору было уже всё равно, он уже всё вспомнил и понял. Он нелюдь, отныне и до конца его дней, он палач, подстилка, насильник - самое презираемое и ненавидимое существо в обоих мирах. И нет ему ни прощения, ни искупления. Всё, кончено, финиш, а "печка" завтра или послезавтра... это тело болит, хочет есть, пить, просит снять наручники, но это не он, его нет, его добили там, вместе с убитой им девчонкой, последним выдохом звавшей мать, и расколовшимся, выдавшим друзей студентом. Да, того, наверное, не убьют, сделают осведомителем, но это тоже смерть, И девчонка... если выживет, то ей, изнасилованной рабом-аборигеном, одна дорога - в дешёвые проститутки. Тоже смерть. И тоже он убийца. А что его... накачали "пойлом" и положили на неё, так Огню всё равно, ты виноват, ты и отвечай.

   Его уже давно не держали, но он лежал неподвижно, глядя в потолок остановившимися пустыми глазами. И остальные, вернувшиеся с работы или отпущенные на перерыв, смотрели на него даже не с удивлением, а со страхом.

   В опустевший кабинет, откуда уже вынесли окровавленную девушку и увели давшего подписку о сотрудничестве "клиента", набились зрители.

   - Отлично сработано!

   - Поздравляю!

   - Да нет, соратники, элементарно.

   - Но чисто!

   Венн, не выделяясь из общей массы, тепло и вполне искренне поздравил коллег с такой великолепной работой, ещё немного потолкался в кабинете, слушая разговоры, и тихо ушёл. Мало ли ещё какая накладка возможна, а ему вовсе не нужно, чтобы Рыжий даже случайно увидел его здесь и сейчас. Однако... неужели никто так и не понял, куда и зачем рвался Рыжий? Для Рыжего, безусловно, к лучшему, что не поняли. Итак, Рыжему осталось... сегодня четвёртый день, значит, два дня, ну, два с половинкой, и Фрегор его заберёт. Тело, как и обещали, ему не попортили, а вот мозги... а Фрегор ещё его и закодировать собрался. Ну, специалиста мы уже нашли, сейчас с ним поговорим, нет, дадим ему услышать о новом "прессе" и его сверхэффективной работе. Сильное воздействие "пресс", что и говорить. Но делать Рыжего "прессом" - это охотиться на зайцев с волком: никогда не знаешь, на кого он кинется, на добычу или на охотника. Не дураки были предки, когда предостерегали от такого, совсем не дураки. А в целом порядок действий уже намечен. Так что... удержи крышу, Рыжий, ты мне очень нужен.

   Медленно и неотвратимо гасли краски и звуки, растворяясь в холодной враждебной белизне. Когда-то очень давно он боялся серой пустоты, но это ещё хуже. Чьи-то руки подтянули и застегнули на нём брюки, заставили его встать, а потом сесть на табурет и прислонили к стене. А потом совсем далеко прозвучали чьи-то когда-то слышанные им голоса.

   - Молодец, Старший, хорошо сработано. Хвалю.

   - Спасибо, господин.

   - Держи, одну можешь дать ему.

   - Спасибо, господин.

   - А разлёживаться ему не давай. Как вернётесь, сразу в работу.

   - Да, господин. Сделаю, господин.

   Он слышал, даже понимал, но ему было уже всё равно. Кто-то тронул его за плечо:

   - Покури, Лохмач.

   Он с трудом поднял веки и увидел прямо перед лицом сигарету. Её сунули ему в рот и дали прикурить.

   - Заработал, Лохмач. Понравилось им.

   Гаор равнодушно, не ощущая вкуса, затянулся и, сдвинув языком сигарету в угол рта, прохрипел:

   - Теперь... что?

   Сквозь тусклую бесцветную белизну проступали лица и фигуры "прессов", стены "предварилки"...

   - Сейчас ещё две бригады доработают, и нас домой отпустят, - ответил Старший и отошёл.

   - Дома обмоемся, - подхватил сидевший рядом Младший, - ты вон в крови весь, поешь и велено тебя в работу положить. Всё хорошо, Лохмач, ты понравился им.

   - Сигарету дали, - хохотнул сидевший с другой стороны Новенький.

   Гаор медленно - каждое движение давалось хоть и без боли, но с трудом - повернул к нему голову.

   - Возьми, - прохрипел он. - Не хочу.

   Новенький пытливо посмотрел на него и выдернул сигарету.

   - Как хочешь, Лохмач. Только мне, или другим дашь?

   Гаор, не ответив, снова откинулся на стену и закрыл глаза.

   - Эй, - сказал рядом Новенький, - Лохмач делится.

   - Ого! - удивился Седьмой. - Або, а соображает..

   Гаор слышал, как рядом толпились, разговаривали, деля сигаретные затяжки и поминая какие-то старые счёты, а он... его нет, есть тело, измученное, изголодавшееся, опоганенное насилием, насиловали его, насиловал и он... но его больше нет... насильник, палач, подстилка, стукач... нелюдь. И пресс-камера теперь тебе дом. До конца твоих дней. А быстро умереть тебе не дадут. Ты понравился. Тебя снова и снова будут накачивать "пойлом", доводя до исступления, и ты снова и снова будешь насиловать, вынуждая других становиться стукачами. Прощайте, Кервин, Жук, Плешак, Снежка, погибшие на фронте и в "печке", нет мне места рядом с вами, ни у Огня, ни в Ирий-саду...