Мир и война

– Я ныне состою при них для всяческих услуг. – И продолжил по-французски, изъясняясь на этом наречии прескверно, хоть и бойко: – Се мадам Катинá, первейшая в уезде производительница овса.

– Жениаль! – улыбнулся Бошан. – Попросите ее заходить, и мы побеседуем. А вы переводите.

Полине Афанасьевне было ни к чему, чтобы на деликатной беседе присутствовал Кляксин, который, выслуживаясь перед французом, еще затеет сбивать цену.

– Мне, мосье, переводить не нужно, – сказала она. – Я ваш язык знаю.

Майор улыбнулся еще шире.

– Жениаль! – повторил он и небрежно махнул Кляксину: – Тогда вы не понадобитесь. Примите у мадам Катинá тальму и ждите за дверью.

Помогая помещице снять накидку, Севастьян Фаддеич шепнул:

– Если осуждаете меня, то зря-с. Верхние люди поменялись, а мы, средние, всегда нужны. Без нас любая власть как без рук-с. Рассчитываю со временем подняться, занять место уездного начальника или как это у них называется – префекта.

– Нимало не осуждаю, всяк устраивается как может, – сказала Полина Афанасьевна. – Только вы суетились бы поменьше. Кто ж лакея поставит префектом?

Кляксин нисколько не обиделся, а воспринял эти слова как совет.

– И то верно, – задумчиво произнес он, после чего несколько расправил плечи. – По достоинству и честь.

Катина про него тут же забыла. Ей предстояла баталия поважней Бородина.

Не тратя времени на пустяки, она сразу изложила суть дела. Есть овес, первейшего сорта (она высыпала на стол из мешочка зёрна). Овса много. А вы держите своих лошадей на сене и тем их портите. В общем, у нас товар, у вас купец. По-французски говорилось: «У нас птица, у вас охотник».

– Жениаль, – повторил Бошан свое любимое слово. – А сколько это в центнерах – 200 тысяч pouds?

Про центнеры помещица не знала и вообще слышала про такую меру впервые, поэтому объяснила самым понятным образом:

– Шестьсот тысяч дневных рационов.

Майор аж вскочил.

– Сколько?! Но этого… этого хватит, чтобы кормить две недели всех лошадей Великой армии!

Малоподвижное лицо его озарилось.

– Да правда ль? Не могу поверить такой удаче! И не поверю, пока не увижу сие богатство собственными глазами! Где оно?

– Мы сразу же туда отправимся, как только условимся о цене.

– Что цена! – вскричал француз. – За такое… за такое… – Он задохнулся. – Если оно правда, вас мне Бог послал!

И еще изрекал всякое восклицательное, трижды поцеловал ручку. Полина Афанасьевна была очень довольна такой галльской восторженностью.

– Я вас не отпущу, – заявил майор. – Я поеду удостовериться прямо сейчас. Эй, сержант! Трубить сбор «Большой конвой»! Живо!

Галантно пропуская даму в дверь, он спросил:

– Далеко ли до ваших владений, сударыня?

– Шесть верст.

– Это все равно как шесть киломэтров, – метнулся от стены исправник, кажется, позабывший о достоинстве.

– Жениаль. Значит, можно взять пехотинцев. Вы, Клаксэн, тоже езжайте с нами, пригодитесь.

– Слушаюсь, – щелкнул каблуками Севастьян Фаддеич.

Снаружи затрубил горн, послышались крики, ржание. Полина Афанасьевна и не ждала этакой катавасии. Подумала: пол-рубля, то есть пол-франка за пуд, пожалуй, мало будет. Когда купец столь охоч до товара, можно называть любую цену.

В недальний путь Бошан собрался прямо как Мальбрук в поход: впереди взвод конных, сзади взвод пехоты, только что артиллерии не хватало. Кого французам бояться – непонятно. Русских войск давно след простыл и, судя по затишью, война вообще остановилась.

Посередине сего почетного эскорта следовала вымираловская коляска. Майор попросился сесть с помещицей, пожаловавшись, что от каждодневной езды в седле у него воспалилась геморроидальная шишка и прокатиться на мягком сиденьи будет облегчением. Исправник трусил сзади на своем пятисотрублевом красавце, рядом с пустой лошадью командана.

Едва спустились с монастырского холма на дорогу – навстречу попалась колонна пленных, человек с полста.

– Вылавливаем отставших и дезертиров, – объяснил Бошан. – Когда большая армия отступает, их всегда много. Нельзя не вылавливать. Иначе от голода начнут грабить. От пленных мне только лишняя докука. Стереги их, корми. А средств на это мне не выделяют.

Самое время было сказать, что помочь с довольствованием пленных готовы сами русские, и Полина Афанасьевна уж открыла рот, но вдруг услышала крик:

– Это ж наша барыня!

Голос знакомый.

Среди пленных был Кузьма Лихов! В длинном сером кафтане и сером же картузе с белым крестом, осунувшийся, запыленный, с отросшей бородой, но все такой же прямой и статный.

– Федор, стой!

Катина вышла из коляски.

– Здравствуй, Кузьма. Живой?

– Живой покуда, – ответил он, спокойно глядя на нее сверху вниз. – Чай, не рада?

Про это она говорить не стала. Сейчас было не ко времени. Спросила только:

– Давно ты в плену?

– Две недели. Мы для сражения редухты копали, да после забыли про нас. Француз нагрянул, а у нас и ружей нет, одни лопаты.

Полина Афанасьевна вернулась к майору.

– Этот человек мой крестьянин.

– Ваш раб? – с любопытством спросил Бошан. – Ваша живая собственность?

– Да. Мой серф. Отдайте его мне. Он не солдат.

– Увы, не могу. Он в форме, с кокардой на фуражке.