В XVIII в., а отчасти и позже, когда понятие государства неизменно связывалось с правящей династией, само признание последней на Руси норманской по происхождению означало норманизм. Короче говоря, историки той поры в этом плане мало отличались от древнерусского летописца, для которого одной из двух главных проблем было выяснение того, "кто в Киеве нача первее княжити". Второй проблемой было выяснение, "откуда Русская земля стала есть" [26]. К чести летописца XII в. надо признать, что его не оскорбляло скандинавское происхождение киевской династии, хотя он знал, что до этого у ряда восточнославянских объединений (полян, дреговичей, древлян, кривичей, словен ильменских) были свои местные княжения [27]. Летописца нельзя обвинять в норманизме за то, что он считал фактом привнесение государственности славянам из Скандинавии, хотя, вопреки утверждению Рыбакова, он был киевским патриотом и прежде всего хвалил полян, противопоставлял им древлян, кои, по его словам, "живяху звериньским образом" [28]. Говоря о том, откуда пошла земля Русская, летописец отделяет ее несомненную для него славянскую принадлежность от происхождения термина "Русь", принесенного с севера [29]. А вот норманисты и антинорманисты, если говорить о серьезных ученых XVIII- ХIХ вв., спорили главным образом о происхождении киевской династии и названия "Русь". А потому такие историки, как Карамзин, Соловьев, Ключевский, Любавский и др., вполне логично и в соответствии с показаниями источников признавали, что Рюриковичи — ославянившиеся в третьем поколении скандинавы, а термин "Русь", по их мнению, пришел с севера от восточноевропейских финно–угров, так именовавших сначала шведов [30]. И это писали корифеи отечественной науки, которым возражали либо посредственности, типа Иловайского, либо представители школы Грушевского, который обнаруживал украинцев как особый этнос уже в IV веке [31].
С развитием исторической науки стало ясно, что государство создается не княжеской династией; оно есть результат глубоких социальных изменений. Такой вывод сделала уже европейская наука XVIII–ХIХ вв., а потому, например, английских историков вовсе не волнует вопрос, почему в Англии с 1066 г. все династии были иноземного происхождения. Следовали, правда, этому и русские историки, и вовсе не Гедеонов здесь должен ставиться в пример. С развитием отечественной историографии такие второстепенные вопросы, как происхождение древнерусского княжеского дома или этнонима "Русь", казалось, должны были отойти на задний план. В самом деле, ведь носят же французы этноним, происходящий от германского племени франков, а славяне — болгары — тюркское наименование! Или древнее название Рима (Рома), ставшее из наименования города обозначением огромной империи, но затем перешедшее на Византию, где и говорили-то по–гречески! В новейшее же время от древнего Рима — Рома происходит лишь название Румынии, страны, романизация которой произошла очень поздно. Названия народов и стран порой изменяются, на первый взгляд, самым неожиданным образом, и историку важно установить, почему и как это происходит. В нашей же историографии произошли изменения, причины которых еще надо во всем объеме определить. Но уже сейчас можно сказать, что по рассматриваемому вопросу коренной поворот наметился в 40–е годы, а окончательно произошел после известной кампании по борьбе с космополитизмом. Именно тогда даже такие крупные ученые, как Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, А. Н. Насонов, ухватились за старую теорию южного, то есть аборигенного происхождения названия "Русь". Винить их в этом вряд ли стоит, тем более что за ними пошла практически вся наша историография. Но Рыбаков "поднялся" до уровня летописи XII в. в другом вопросе — происхождения киевской княжеской династии, ибо что бы он ни писал о социально–экономических процессах в древней Руси, главный бой своим оппонентам, которых он относит к числу "норманистов", он дает по двум направлениям — о происхождении термина "Русь" и о княжеской династии.