Мир хижинам, война дворцам

— Я предлагаю добродия Симона Петлюру в качестве главы УГВК потому, уважаемое собрание, что ни я, ни добродий Винниченко занять этот пост не имеем возможности: на нас лежит общее верховное руководство всеми сторонами великого дела возрождения нации — и в жизни внутренней и на международной арене. К тому же мы надеемся вскоре возглавить долгожданное правительство вожделенной украинской державы…

Гром аплодисментов покрыл слова Грушевского:

— Слава! Желаем державы! Жаждем правительства!

Под гром аплодисментов Винниченко опустил поднятую руку. Престиж его, выходит, не подорван. А Петлюра — что ж? В конце концов, кому-то и в самом деле необходимо возглавить, если он, Винниченко, обременен миссией верховного руководства всеми делами. Пускай уж будет Петлюра. Все-таки он снова признал себя социал-демократом. Значит, через фракцию — а председатель фракции он, Винниченко, — всегда можно будет прибрать его к рукам…

В зале тем временем в честь избрания главы будущей украинской армии дружно запели старинную:

Попереду Дорошенко
Веде своє військо,
Військо запорізьке
Хорошенько…

Ha этом войсковой съезд был закрыт.

Глава воинского дела на Украине Симон Петлюра взошел на трибуну и подал первую свою команду: делегатам съезда построиться воинским порядком и идти на площадь перед Софией — для торжественного обнародования решений съезда и для первого в новейшей истории Украины парада украинских войск!

6

Делегаты крестьянского съезда уже дожидались на Софийской площади.

Толпа делегатов у здания присутственных мест выглядела пестро и живописно. Большинство составляли степенные хозяева, достойные представители уездных и волостных “крестьянских союзов”, в синих чумарках и плисовых штанах. Другие красовались в праздничных, городского покроя “спинжаках” поверх богато вышитых сорочек. Совсем мало было солдатских гимнастерок, еще меньше поношенных свиток — таких, скажем, как у Авксентия Нечипорука.

День выдался на диво ясный и погожий: ни облачка на небе, но и не жарко — с днепровских круч веял ласковый ветерок. Над цветами уже звенели пчелы. Радовалось сердце, и умиротворялась душа. На софийской колокольне бил большой колокол — редко, протяжно, как для службы божьей. Делегаты снимали шапки и набожно крестились. Крестился и Авксентий Нечипорук.

Софийская площадь в это утро выглядела торжественно, как никогда.

Вдоль зданий, от Рыльского переулка до самых стен Софии, ровными шеренгами выстроились готовые к параду шестнадцать рот 1-го Украинского имени гетмана Богдана Хмельницкого полка: роты были укомплектованы сверх нормы — по двести восемь казаков. Завтра такой полк очень легко переформировать в целую дивизию. Казакам только что созданного полка выдали новенькое обмундирование — из цейхгаузов российской армии, но с желто-голубыми петлицами, а на голову — ватные папахи со свисающим на манер старинного шлыка красным верхом. Полку предстоял сегодня торжественный акт. “Лыцарский обет”, то есть принятие воинской присяги.

Командир полка полковник Капкан гарцевал взад-вперед по площади. Наездник он был хоть куда; конь под ним — Дубровского конного завода. Одет был полковник в только что сшитый, старинного казацкого покроя, по образцам костюмерной театра Садовского, зеленый жупан из сукна для ломберных карточных столиков и в широченные красные шаровары из атласа для дамских вечерних платьев. На голове у него лихо сидела черная каракулевая шапка с длиннейшим красный шлыком, отороченным церковным золотым позументом, с золотою же кисточкой от штофных кресел на конце. Сапоги — красного сафьяна, с подковками, без шпор.

Вдруг полковник осадил коня, так что дубровский жеребец даже встал на дыбы и брызнул пеной через удила.

— По-зip![30] — подал команду полковник.

По казацким рядам пробежала волна: зазвенело оружие, шаркнули по булыжнику подошвы, пристукнули каблуки и — как отрезало — наступила мертвая, могильная тишина: из положения “вольно” полк перестроился на “смирно”.

Полковой оркестр на правом фланге заиграл:

А чи пан, чи пропав — двічі не вмирати,
Гей, нуте, хлопці, до зброї…

С Владимирской улицы, от Ирининской часовни выпорхнула непременная стайка уличных мальчишек, и показались ряды делегатов войскового съезда.

Впереди — в долгополом летнем макинтоше, наподобие арендаторского “пыльника”, с развевающейся белой бородой, семенил чуть вприпрыжку, как бы подталкиваемый широким маршевым шагом колонны, председатель Центральной рады, сам профессор Грушевский. По обе стороны, отступив на шаг, шестовали Винниченко и Петлюра.

Винниченко — в элегантном сером фланелевом костюме и сером же, с шелковой муаровой лентой, котелке.

Петлюра — в кепи “керенка” и во френче со следами только что срезанных погон.

Чуть дальше, отступя еще на три шага, — всегда к услугам — следовала в своей австрийской тужурке личный секретарь председателя Центральной рады, хорунжий австрийской армии, панна София Галчко.