И Винниченко тотчас же принял решение: Центральную раду надо немедленно демократизировать. Завтра же он соберет лидеров украинской социал-демократии; необходимо созвать рабочий съезд, как был созван этот крестьянский. Съезд украинских пролетариев. Но надо постараться, чтобы это был съезд пролетариев-украинцев, а не русских. Этот съезд тоже выделит депутатов. Центральная рада, таким образом, пролетаризируется. И тогда — придется тогда отступить этой мелкобуржуазной собственнической стихии.
А стихия тем временем стояла на коленях и молилась.
Среди стихии стоял на коленях и молился Авксентий Нечипорук. Его — делегата от крестьянского союза Бородянки — тоже избрали сегодня членом Центральной рады.
Случилось это так. Когда на съезде обо всем уже было переговорено, когда утверждена была и резолюция, чтоб вместе с Центральной радой позаботиться о решении земельного вопроса, и когда председательствующий поднялся, чтоб объявить обсуждение этого вопроса законченным, тут-то и не стерпел Авксентий Нечипорук, — попросил слова и себе. Он вышел на трибуну — впервые в жизни перед таким сборищем народа — и спросил:
— Так как же будет, люди добрые, паны добродии и товарищи граждане? Нарежут мужику земли или нет? Земля, она ж нам, мужикам, — первое дело! Вот, к примеру, скажу про себя: арендной распахиваю две десятины, ну и своей — тоже только две, а сынов у меня двое, и пришла пора выделять. Сколько же на каждый голодный рот попадет? А? Так как же оно будет, православные христиане?
Съезд зашевелился, зашумел. Таких, как Авксентий, было на съезде немало — не одни зажиточные хозяева. Закричали:
— Правильно! Не в бровь, а в глаз! Пускай нарежут земли!
Но председательствующий зазвонил в колокольчик и, когда кое-как установилась тишина, мягко разъяснил неразумному дядьке, что все эти три дня на съезде только о том и говорено, уже и решения соответствующие приняты, а товарищ, должно быть, прослушал, если глуховат, или же не разобрал: будет земля, вот пускай только Учредительное собрание…
— Садитесь, товарищ! — закончил председательствующий уже совсем нежно, хоть к ране прикладывай. — А мы сейчас перейдем к другому важному вопросу.
А другим и было — избрание в члены Центральной рады.
И последним в список кандидатов президиум тут же внес селянина — как ваша фамилия, откуда вы, пан товарищ? — Нечипорука Авксентия из Бородянки: люди его поддерживали, когда говорил, им будет приятно, что и он среди избранных. Да и вообще аполитичнее, если войдут в Центральную раду и такие вот голяки, как вышепоименованный Авксентий Нечипорук: демократия!.. Поднимаются, поднимаются силы народные, вот только не смыслят еще ничего: помогать, помогать им надо, да уж в Центральной раде найдется кому помочь.
Так Авксентий и был избран членом Центральной рады.
И теперь стоял он на коленях посреди своей стихии и воссылал молитвы богу.
Молился, чтоб господь всеблагий послал ему землю, чтоб нарезали ему землицы, чтоб у детей его земелька таки была!
И, может быть, впервые спокойно стало у Авксентия на душе, и даже предвкушение радости вошло в его сердце. Такая ведь лепота была вокруг: огромная площадь вся забита людьми, звонят во всех церквах, и как же славно поют певчие! А “подай, господи”, заводят сами, их священство, архиерей.
Теперь уж, видно, землю таки дадут! Столько шума, такая пышность, этакое благолепие! Теперь уж не может быть, чтоб земли вдруг да не дали.
Чтоб вот так — перед всем народом — пообещали, а потом не дали?
Нет, не может того быть!
Грех! Великий, неискупимый будет это грех…
НОКТЮРНЫ (перевод А.Островского)
Винниченко явился точно в десять тридцать вечера. Неорганизованный по натуре, разбросанный во всех своих действиях: и раздвоенный в намерениях, в быту — богема и лентяй, Винниченко был педантично пунктуален в дела конспиративных. Часы на башне ударили два раза, и в самую эту секунду Винниченко сел на скамейку в кустах сирени и жасмина у руин Золотых ворот.
Это была очень удобная для встреч скамейка. Кусты обступали ее стеной — со стороны и не разглядеть, кто на ней сидит; зато сквозь листву видно далеко: Владимирская и Прорезная, Золотоворотская и Большая Подвальная. При другом режиме — принимая во внимание полицейских и филеров — такое место было необыкновенно удобно, да и теперь имело свои преимущества, если тебе не хотелось, чтобы тебя увидели с собеседником.
Одет был Винниченко в черную накидку — плащ без рукавов, застегивающийся на груди золоченой цепочкой с двумя, тоже “американского золота”, разинувшими пасть львиными головами на концах. Такие плащи-пелерины были особенно распространены среди отъявленных ловеласов из почтовых чиновников, анархистов из аптекарских учеников и гимназистов старших классов, опасавшихся вечером попасться на глаза педелю. Кроме того, что такой плащ был, вообще говоря, очень удобен, — он придавал владельцу еще и романтический вид. Стоил он дорого — в магазине Фрида и Сухаренко на Крещатике; но в портняжном салоне мадам Дули на Подоле его можно было взять и напрокат.