Мир, которого не стало

Я усердно учился по намеченной себе самому программе: месяц я занимался одним предметом, месяц – другим и очень быстро продвинулся. Однако дома имелись серьезные препятствия для моих занятий. Отец, который на себя уже давно махнул рукой и никогда не жаловался на свою жизнь, никак не мог смириться с переменами в моей жизни! Только бабушка была довольна, что сбывается ее предсказание: я не буду раввином! Мама тоже достаточно спокойно восприняла мой мятеж: ведь я не иду по тому пути, который мне наметила «семья»… А отец не мирился, не хотел смириться с этим. Он продолжал уговаривать и ворчать, ворчать и уговаривать. Особенно тяжело отец переносил ту небрежность, которую я начал проявлять к заповедям: я сильно сокращал молитвы, молился в одиночестве, реже ходил в бейт-мидраш и синагогу, и он обоснованно опасался, что минха и маарив потеряли для меня былую значимость! А тфилин? Конечно, я накладываю тфилин, с этим трудно поспорить, но отцу кажется, что я делаю это только для того, чтобы не огорчать его и постепенно приучить его к новым порядкам… И так изо дня в день. Особенно сердило отца чтение русских книг в субботу. Он требовал, чтобы субботний день я посвящал Торе. И уж во всяком случае не пристало осквернять субботу чтением русских книг в его доме. Я понимал его чувства, но тем не менее ясно сказал: «Это то, в чем я не намерен уступать». Каждую субботу велись долгие ожесточенные споры. Тем не менее я старался пересказывать содержание прочитанных книг, объяснять, насколько они важны и полны духовного и этического содержания. И хотя я говорил, что, по слову Старого ребе в «Шулхан арухе»{399} (галахот Шаббат, параграф 16), «в субботу следует не так напряженно учить труды мудрецов», и хотя ребе спорит с комментарием Рамбама к Мишне, согласно которому в субботу позволено изучать только «книги пророков и комментарии к ним» и «никакие другие книги, даже если это книга мудрейшего из мудрейших», мои доводы и объяснения терпели неудачу. Моя «подкованность» при обсуждении этих вопросов вызывала только злость отца. Отец даже слышать этого не хотел и не хотел прислушиваться ни к каким аргументам. Он говорил, что «даже „Книгами хроник“, где есть нормы морали и страх перед Господом, не стоит злоупотреблять», и небеса наказали его за то, что он был недостаточно требователен ко мне, когда я был маленьким, и не возражал против того, чтобы я ездил везде и набирался ума, читая «Книги хроник» и сказки. И цитируемые мною слова ребе в «Шулхан арухе» – это не что иное, как новый облик моих прежних дурных наклонностей.

Все эти трения привели к тому, что во второй половине сивана, недели через две после праздника Шавуот, я решил покинуть родной город и обосноваться в городе Прилуки – уездном городе Полтавской губернии.

Этот город в наших краях был одним из «центров» для обучающихся экстерном: там находилась государственная гимназия для мальчиков, которая снискала большую известность. В то время Прилуки населяло около 20 000 жителей, треть из которых были евреи. Там были табачные фабрики, на которых работали рабочие-евреи: многочисленные экстерны – еврейская молодежь – готовились к экзаменам в государственной гимназии и имели возможность одновременно немного подзаработать. Инициатива моего переселения в Прилуки шла, по сути, от тети Фрумы из Гадяча, женщины тонкой души и богатого жизненного опыта; три года назад она также поддержала меня в моем стремлении поехать в Вильну. Мой младший брат Нахум-Элияху работал у моего дяди служащим в магазине. Я переписывался с братом и уже в начале лета начал писать ему письма по-русски. В письмах я описывал домашнюю жизнь, в частности, свою борьбу за «нарушение субботы путем чтения русских книг», – и это описание было угрюмым и печальным. Однако семья моего дяди очень любила мой русский стиль. Они сочли, что я делаю большие успехи в русском языке и мне нужно помочь выйти из «тюрьмы». Тетя предложила мне уехать из дому, перебравшись в Прилуки, и даже пообещала на первых порах, пока я не устроюсь, посылать мне денежную помощь. Я был ей очень благодарен. От денежной помощи я отказался, но зато тетя надавала мне советов. Итак, летом 1902 года я прибыл в Прилуки.