Читаем Мир, которого не стало полностью

Около пяти месяцев продолжались эти семинары. Ни одна ученица и ни один из других участников ни разу не пропустили ни одного занятия. Все были полны глубокой и искренней заинтересованности. Мы успели прочитать три заявленных сочинения и обсудить все вопросы. Мы поделили между участниками также и другие материалы для чтения: русский перевод нескольких статей Ахад ха-Ама («Рабство и свобода», «Подражание и ассимиляция» и др.), сочинение Сапира «Сионизм»{460} и книгу Белкинда «Современная Палестина»{461}. Кроме одной ученицы из Гомеля, которая определенно сообщила, что не хочет приобретать «шекель», потому что она принципиальная противница сионизма, все заявили о своей принадлежности к сионизму и стали активистками сионистского, а затем – сионистско-социалистического движения. Самые большие надежды в плане сионистского будущего мы возлагали на троих из них: Сару Шмуклер, Розу Исраэлис и Веру Слуцкую. Члены организации предрекали сионистское будущее самой активной из них – Розе Исраэлис из Бобруйска, которая при каждом своем появлении производила впечатление не юной девушки, а зрелой женщины с бурным и горячим темпераментом, логичной трезвостью взглядов и мощной интуицией. Нам казалось, что у нее большие способности и ей присущ энтузиазм в сфере практических действий и даже в области идеалов – хотя я считал, что «она готова быть и идеалисткой до тех пор, пока это не затронет непосредственно жизненный уклад, который должен вести каждый благоразумный человек, быть преданным ему и наслаждаться им…» Однако с тех пор я не встречал ее. Зато осуществились большие надежды, возлагавшиеся нами на Сару Шмуклер, которая репатриировалась в Эрец-Исраэль (она умерла от малярии в 1919 году), и ее именем был назван санаторий в поселке Маца («Арза»). Хотя ее природные качества – скромность, застенчивость и молчаливость – давали повод усомниться в том, будет ли она когда-нибудь сионистским деятелем, но на нас производили глубокое впечатление чистота ее души и хороший вкус, приятность манер и ощущение ответственности, которое проявлялось у нее в каждом шаге и в каждом слове. Мы переживали, что она глубоко чувствует, но мало выражает свои эмоции, ценили ее народную простоту и сердечность и хорошо понимали, чем она завоевывала любовь и обожание подруг – ее отношение к словам и к людям было для них образцом для подражания. Сара училась затем в фельдшерской школе в Киеве, и в день, когда отправилась в Эрец-Исраэль, она написала мне сердечное письмо, в котором благодарила меня и выражала радость от того, что удалось осуществить обет, данный ею на тех самых семинарах, когда она была ученицей восьмого класса гимназии.

Оправдались также надежды, возлагавшиеся нами на Веру Слуцкую: она впоследствии присоединилась к движению сионистов-социалистов и была ярой активисткой в Екатеринославе. При обыске в ее квартире обнаружили партийную подпольную типографию и… записи тех бесед, а среди них – мой портрет; по этому портрету меня опознали и арестовали на одной из железнодорожных станций. Затем Вера Слуцкая стала врачом и работала в Обществе здравоохранения евреев. Успех наших бесед был велик. Многие из учениц младших классов тоже хотели участвовать в беседах, но мы брали из седьмого класса очень немногих, в качестве «ядра» для следующего поколения активистов. В конце учебного года мне вручили подарок: двухтомник «На распутье» Ахад ха-Ама и «Образы и мелодии» Шауля Черниховского{462} – и надписали их длинными и наивными посвящениями.

Попытка организации библиотеки тоже оказалась успешной. Хотя перед ее открытием велись споры: по закону запрещено открывать библиотеку без специального разрешения, а было весьма сомнительно, что такое разрешение нам дадут. В любом случае эта процедура длится годами. Я предложил открыть ее пока неофициально, только для членов организации – и одновременно пытаться оформить разрешение. Нам удалось собрать около 600 книг. Примерно 400 русских книг, около 150 книг на иврите и 50 книг на идише, – для каждого языка были свои читатели, нам удалось пробудить интерес к библиотеке у нескольких людей вне нашей организации. Количество книг росло день ото дня; в течение нескольких первых месяцев число книг удвоилось. Мы установили определенные сроки возврата книг и дважды в неделю проводили консультацию; консультация проводилась обычно в форме ответов на вопросы, связанные с прочитанным; после общей беседы с членом организации он получал исчерпывающую информацию о выбранной книге. В нашей сионистской организации («Бней Цион»; название «Поалей Цион» нравилось не всем) насчитывалось около пятидесяти членов во всех ячейках. Почти все были записаны в библиотеку, и спустя непродолжительное время вокруг нее сосредоточилось большинство городской молодежи, в основном из организации «Амха», – и через библиотеку также становились членами нашей организации.

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное