Читаем Мир, которого не стало полностью

В Одессе кроме университета были и другие вузы: стоматологический институт, высшие женские курсы и др. Во всех этих вузах были сионистские ячейки и организации, и они принимали участие в сионистской деятельности, дискуссиях и агитации. Я тоже, как уже упоминалось, участвовал во многих дискуссиях и обсуждениях, большей частью в узких компаниях и среди молодежи. После основания центра «Ционей Циан» в Одессе меня многократно направляли читать лекции в другие организации. Чаще всего со мной посылали еще кого-нибудь из членов организации, так как знали, что кое в чем я «отклоняюсь» от генерального курса. Как-то раз я читал лекцию про историческую непрерывность сионизма: мы продолжаем борьбу, которая не прерывалась со времен разрушения Храма. Я постарался также доказать это. Моя лекция произвела на Хану Майзель – она была вместе со мной – большое впечатление, и она сказала мне, что передаст товарищам, чтобы меня чаще приглашали, так как, оказывается, я знаю «такие факты, которые практически никому не известны…» И она сдержала слово. Но даже и после этого я большей частью ходил на собрания в качестве слушателя. Особенное впечатление произвели на меня три таких собрания. Первое проходило в комнате Хаима Гольдберга и Шмуэля Либермана (Хермона), которая располагалась в одном из беднейших одесских кварталов на Молдаванке. Комнатка была маленькая и узкая, а в собрании участвовали пятнадцать человек. Основным оратором был Бограчев. Он с хасидским пылом говорил о том, что сионистская молодежь должна ехать в Эрец-Исраэль не на три года, как предлагал Усышкин, а становиться пионерами строительства и заселения Эрец-Исраэль. Его слова произвели большое впечатление, и даже была создана сионистская организация под названием «хе-Халуц»{489}.

Второе собрание, повлиявшее на меня, было устроено организацией «Нахалат Авот» в доме Ципмана. Речь держал Яаков Рабинович. Темой его лекции была «Весна и евреи». Имелась в виду, конечно, «политическая весна». Рабинович безжалостно обрисовал, какое будущее ждет российских евреев после осуществления «великих реформ» в стране и после того, как начнутся изменения в жизни страны и в жизни ее народа. «Сейчас, – говорил Рабинович, – у нас есть еврейский вопрос в России, и это вопрос с большой буквы. После русской революции еврейский вопрос в России будет лишь одним из еврейских вопросов в государстве, и далеко не самым важным. По одной простой причине: Россия будет не одна – будет еврейский вопрос в Польше, еврейский вопрос на Украине, еврейский вопрос в Литве, еврейский вопрос в Латвии и так далее. В самой России не так много евреев, и поэтому в России еврейский вопрос не будет стоять остро. Однако острота еврейского вопроса во всех этих странах явится следствием подъема против евреев среднего класса всех этих народов. Противодействие евреям в нынешней России – это противодействие властей, а в будущем противодействие евреям в странах, которые ныне находятся в черте оседлости, примет народный характер, будет представлять собой противодействие наиболее важных классов общества. И у нас нет повода надеяться на улучшение положения евреев в этих государствах. Можно прогнозировать лишь его ухудшение».

После лекции Яакова Рабиновича началась дискуссия. В дискуссии, помнится, участвовал от «Поалей Цион» один студент Киевского университета по фамилии Слоним. Он убедительно доказал, что Яакову Рабиновичу не свойственна монистическая точка зрения, и поэтому он не может видеть вещи так, как может и должен видеть их марксист. Рабинович ответил на это, что не опасается быть эклектичным и даже является противником монистических воззрений, заключающих реальность в рамки монизма и полагающих, что если факты не соответствуют монистическому учению, то тем хуже для фактов; тем не менее он опасается того, что те удары, которые евреи получат, тоже будут монистическими.

После собрания я остался, долго разговаривал с Рабиновичем, и мы подружились. Он потом часто гостил у меня. В своих многочисленных беседах мы много спорили о работе в Эрец-Исраэль, о заселении и его способах. Благодаря этим спорам мне стали понятны образ мыслей Рабиновича и ход его рассуждений. Я всегда мог узнать его под любым из многочисленных псевдонимов, которые он использовал. В те дни в ежемесячном журнале «Ди Идише цукунфт»{490}, который издавал д-р Йехезкель Вартсман, вышла статья под названием «Дер Ционизм ун дер территориализм», автором которой был указан «Сионист-пролетарий». Я сказал Яакову Рабиновичу, что автор этой статьи – он. Хотя это и абсолютно отрицалось им, но по манере отрицания я сделал вывод, что мое предположение верно. Я сказал ему, что он также автор брошюры «Эрец-Исроэл одер Уганде», которая появилась в Вильно в те дни, подписанная псевдонимом «Простой сионист». В этом он признался и добавил с улыбкой: «От тебя не скроешься под маской…»

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное