Читаем Мир, которого не стало полностью

За десять месяцев, что я пробыл дома, я скопил немного денег: ежемесячно я посылал брату в Гадяч от десяти до пятнадцати рублей, чтобы он возвратил мне их перед моей поездкой в Одессу. Я не хотел хранить деньги у себя, потому что опасался, что растрачу все на книжки. Итак, я решил покинуть город. Хотя словам старого полицмейстера я верил не до конца, но был согласен с тем, что на всякий случай мне стоит убраться подальше, особенно после того, как исправник пообещал мне «побеспокоиться о моем будущем». К тому же у меня были основания опасаться, что в городе найдется пара «доброжелателей», которые напомнят исправнику о его обещании. Сначала я поехал в Гадяч, где пробыл неделю и прочел лекцию в сионистской организации «Любящие Сион». Среди слушателей оказались мои друзья – экстерны из Прилук Гогиль и Хаймович, которые к тому времени получили свидетельства об окончании шести классов гимназии. Сейчас они готовились к экзаменам на аттестат зрелости, снимали на двоих две комнаты в Одессе на Базарной улице и предложили мне поселиться в той же квартире. Там есть еще одна маленькая комната, которую они готовы предоставить мне – когда я приеду в Одессу, я могу сразу ехать в ту квартиру. В Гадяче я встречался с сионистами-домовладельцами и членами организации «Мизрахи»{471}, в основном мы обсуждали проблему Уганды. Меня особенно впечатлили слова Элияху Цифроновича, писателя и маскила, который говорил, что евреи должны собрать все свои силы: силы разума, организационные и финансовые силы, – чтобы покинуть Россию в самое ближайшее время, пока не поздно. Все способы для этого хороши…

За две недели до Рош ха-Шана{472} я прибыл в Одессу и разместился у моих друзей. Нельзя было сказать, что мне предоставили не то, что обещали: комната действительно была маленькой. Кроме того, она оказалась проходной, и в нее почти не проникал свет. Тем не менее я устроился там и энергично взялся за учебу. Я решил начать систематически учить латынь, немецкий и математику, а также старославянский. По остальным предметам я был достаточно силен и полагал, что достаточно будет лишь регулярно просматривать их. Первой фразой в учебнике латыни Виноградова была такая: argentum metallum est («серебро – это металл»)… И помню, как надолго я задумался над ней. Я думал о том, что вся еврейская молодежь, которая покидает скамью бейт-мидраша, отходит от изучения Торы, от «шатров Бога», и входит в «шатры Яфета», в храм науки, тратит много времени на заучивание этого нехитрого предложения. Почему-то я решил тогда, что даже Бялик, поэзию которого я обожал, – он тоже некогда зазубривал эту фразу. Спустя годы я получил большое удовольствие, приведя в изумление Бялика сообщением о том, что он учил латынь по учебнику Виноградова и его, вероятно, удивила первая фраза учебника. Он спросил меня: «Когда я вам это рассказывал? Конечно, я зубрил и зубрил фразу: argentum metallum est!»

Как и в моем родном городе, в Одессе я посвящал все утренние часы чтению. Каждое утро я шел на другой конец города в городскую библиотеку, которая располагалась в красивом доме на Херсонской улице. Просторный зал, изобилие книг и хорошее освещение влекли меня туда. Я установил себе часы для дисциплин, которые я просматриваю, и для дисциплин, которые учу. В моем учебном плане были и гуманитарные предметы. Теперь вместо еврейской истории я уделял много времени изучению проблем эмиграции и поселенческого движения. В «ха-Шилоах» в то время как раз была опубликована статья Зеева Смилянского{473} «Обманчивый свет», в которой он пытался доказать, что нет надежды на массовое переселение, а все попытки решить еврейский вопрос путем массовой эмиграции и массового заселения новой территории – не что иное, как иллюзия. Аналогичным духом была пропитана и статья Членова «Сион и Африка на шестом конгрессе», опубликованная в русскоязычном сионистском ежемесячнике «Еврейская жизнь»{474}. Я решил самостоятельно изучить эти проблемы с помощью научной литературы. Я прочел перевод книги француза Леруа-Болье «Колонизация у современных народов»{475}, книги русского писателя Мижуева{476} про переселенцев и эмиграцию – и особенно внимательно читал про заселение русскими Сибири, критерии его успеха и причины неудач. Я помню, что на все аргументы Зеева Смилянского и Членова – что массовое переселение никогда не было успешным, и поэтому переселение не может решить еврейский вопрос, – у меня был только один довод: на это уже ответил Герцль в своей книге «Еврейское государство», сказав: «Несчастья евреев – это могучая сила, которая способна осуществить эмиграцию и массовое переселение». Разумеется, если умело использовать эту силу и грамотно направлять ее. Я сопротивлялся всем своим существом сионизму, не связанному с массовой эмиграцией и переселением. С каждым днем во мне крепло несогласие с идеями Ахад ха-Ама, которые завладели оппозиционными кругами в сионистском движении, называвшими себя «Сионисты Сиона».

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное