Мир, которого не стало

В том же году в Одессе появилась ежедневная газета на идише «Гут морген»{629} («Доброе утро») под редакцией Э.-Л. Левинского{630}. Я решил написать для нее злободневную статью про Государственную Думу – в том стиле, в каком я время от времени писал статьи в русские газеты Киева и Харькова. Секретаря редакции звали Шалом Шварц (Бен-Барух). Я принес ему две статьи. Он быстро пролистал их, усмехнулся и сказал: «Мы бы с радостью вас опубликовали. Похоже, у вас уже есть опыт в написании подобных статей. Но эта тема не интересует наших читателей. Мы сокращаем рубрику о русской политике. Нас не интересуют нюансы. С национально-воспитательной точки зрения это не интересно и не полезно». Его слова показались мне вполне разумными. Шварц предложил мне написать о внутренних еврейских проблемах, но убогое зеркало и жалкая мебель редакционной комнатенки пробудили во мне обоснованные подозрения, что я вряд ли сумею поправить свое материальное положение, сотрудничая с такой газетой.

Тем временем моя работа по сбору материалов для «Истории еврейской интеллигенции» активно двигалась; особенно меня интересовала оценка еврейского языка поколениями Гаскалы. Я решил подобрать соответствующие материалы и сделать специальный тематический обзор. По совету друзей я посетил д-ра Й. Клаузнера, редактора журнала «ха-Шилоах», предложил ему эту тему и спросил, напечатает ли «ха-Шилоах» такую статью, разумеется, если сочтет ее пригодной к публикации. Д-р Клаузнер принял меня очень радушно, однако сказал открытым текстом: «По-моему, не стоит терять время на рассмотрение подобной темы». На его взгляд, в этом вопросе вряд ли можно обнаружить нечто, о чем еще не писали, или что-то, имеющее ценность с исторической или идейной точки зрения. Я осторожно заметил, что различия в оценке еврейского языка между берлинским поколением журнала «ха-Меасеф» и галицийскими «мудрецами Израиля» и маскилим или же между виленскими и одесскими «просветителями» настолько глубоки и интересны с исторической и литературной точек зрения, что они могут пролить свет на возникновение нашего национального самосознания в последующих поколениях. В ходе беседы между нами завязался спор о том, когда была опубликована статья А. Вайса «Национальная идея в Израиле» в журнале «ха-Асиф» – в 1889 или в 1894 году; то, что я настаивал на своем, похоже, не понравилось моему собеседнику. Я почувствовал, что тема статьи не устроила д-ра Клаузнера… И я очень сожалел об этом.

В Песах на праздничные каникулы в Одессу из Полтавы приехала Белла Файнгольд. Наша «коммуна» возобновилась: Батья и Элиэзер, Белла и я проводили вместе досуг, и даже свадьба Элиэзера и Батьи и моя свадьба с Беллой состоялись в один день. Круг наших друзей был узок: члены сионистской социалистической партии, а также активисты и активистки из сочувствующих – мы общались с ними в свободное время по субботам. Вот одна из дневниковых записей того лета: «Я обратил внимание на то, что темы наших разговоров не имеют отношения к реальности; мы не говорим о практических вещах. Как будто меж нами есть негласный договор – не касаться реальности, смотреть на нее с изрядного расстояния, не замечать «прозу жизни», не мечтать об активной деятельности и даже не задумываться о собственном будущем. Это было чем-то похоже на мой период жизни в Вильно, связанный с «Домом Израилевым», – те же «мировые проблемы», то же душевное беспокойство, та же наивность и те же ответы, меткие и краткие, отпечатывающиеся глубоко в душе, «каждое слово – осмысленно, каждая мысль – свежая». Иногда мне кажется, что некоторые юноши и девушки, приезжающие из белорусских и литовских городков, оказываются как бы выброшенными из своего круга в царство хаоса и суеты и не желают принимать ни этот мир, ни его законы и традиции; они как будто говорят: «У нас есть свое мерило вещей и явлений, и мы от него не откажемся. Наши глаза видят вещи такими, как они есть, а наши сердца свободны и сами чувствуют, что принимать, а что отвергать…» Я читаю Белле эти слова, и она смеется: «Ты фантазер, ты творишь миры в своих фантазиях».