Читаем Мир, которого не стало полностью

Я послал ему одну, затем другую тетрадь и не получил никакого ответа. Впоследствии Бялик объяснил мне, что это были дни кризиса «Мории», и поэтому он был не в состоянии выполнить свое обещание. Благодаря этой работе я приобрел друга, чье общество было мне в высшей степени приятно и чьим хорошим и дружеским к себе отношением я очень дорожил. Это был доктор Шимон Оффенштейн{680}, профессор еврейской литературы и истории в раввинском училище Гильдехеймера. Не помню точно, как мы познакомились. Мне кажется, что и он присутствовал на лекции Соколова по новой еврейской литературе и слышал мое мнение об этой лекции. Покойный Арье Таубер{681}, который тоже учился в Высшей школе еврейских знаний, представил меня ему. Он пригласил меня зайти в его комнату, это была скромная комната ученого, сидящего в шатре Торы. Его семья еще не переехала в Берлин. Я рассказал ему о своей мечте организовать конгресс, посвященный еврейскому народному творчеству Средневековья, запечатленному в литературе Галахи, мусара и проповедей. Он выслушал меня очень внимательно и загорелся моими планами. Кстати, и то, что в осуществление этого проекта вовлечен Бялик, произвело на него большое впечатление. «Я – один из множества восторженных поклонников этого великого поэта», – сказал Оффенштейн (наша беседа велась на иврите).

Я посещал Оффенштейна несколько раз, а один раз он заходил ко мне, в мою жалкую каморку на улице Гипс. Все наши разговоры сосредоточивались вокруг Торы: мы обсуждали проблемы специфических литературных и художественных форм галахической, аггадической, дидактической и экзегетической литературы, а также критерии, по которым можно отличить народное творчество от индивидуального, форму, продиктованную стилем, от формы, созданной Творцом.

Иногда мы спорили об исторических основах того или иного литературного произведения. Когда я поделился с Тойблером своими наблюдениями в этой области, тот чуть ли не разгневался. «Вы должны наконец определиться, хотите ли вы заниматься историей или литературой! – сказал он. – Если вы и дальше будете продолжать в том же духе, то могу обещать, что вы не будете знать ни того, ни другого!» Тем не менее Тойблер ошибался. В тот год я прилежно изучал как историю, так и литературу. В школе доктор А.-Ш. Йехуда{682} читал курс «Книга Самуила в сравнении с „Книгой хроник“», к которому я всегда тщательно готовился и досконально учил материал. Я читал Книгу Самуила и новые комментарии к ней, сравнивал текст с Септуагинтой и «Книгой хроник» и активно и плодотворно участвовал в семинаре. При этом я убедился, что Йехуда не силен в истории… Я также посещал лекции Отто Хиршфельда{683} по истории Рима и римской власти, которые он читал в университете. Я представился Хиршфельду в качестве учителя, который приехал в Берлин для повышения квалификации и который интересуется в основном историей евреев. Я сказал, что собираюсь изучить историю римской системы управления, чтобы сквозь призму этих данных взглянуть на талмудические источники.

Как было сказано выше, я имел обыкновение давать Тойблеру отчет о моей работе, а также время от времени рассказывать ему о своих посещениях университета, о своих впечатлениях от лекций разных профессоров. И вот однажды вечером моя квартирная хозяйка зашла ко мне в комнату с чуть испуганным видом и объявила: «Вас желает видеть какой-то очень важный господин, видать, прохвесор!» Я открываю дверь – передо мной Тойблер! «Ну, вы сняли комнату поближе к небесам!» – и он окинул взглядом мою тесную комнатенку, груду книг на столе и кипы исписанных бумаг. Он пригласил меня поехать с ним в один из пригородов Берлина, чтобы подробно побеседовать о некоторых вещах. Он сказал мне тогда: «Я пришел к выводу, что вы не многому научитесь в нашем учебном заведении. В том, что вы, не записавшись постоянным учеником в университет, слушаете там случайные лекции, тоже мало проку. Каковы ваши дальнейшие учебные планы?» Я ответил, что летом собираюсь поехать в Швейцарию и поступить в Бернский университет. Я буду держать вступительные экзамены, так как у меня нет аттестата зрелости, и поступлю на всеобщую историю, классическую и восточносемитскую филологию; впоследствии же хочу специализироваться в области израильской истории, а конкретно в изучении библейского периода и периода Второго Храма.

– Отлично, великолепно! Это то, что я хотел вам предложить. Но откуда у вас для этого средства?

– В этом-то и проблема. Но я ищу разные пути… – ответил я.

– Я тоже ищу пути, – сказал Тойблер, – но, в отличие от вас, нашел.

И он продолжал:

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное