Мир, который без меня. Альтернативный гей-роман. Книга 2.

— Он плакал, все время просил прощения. Вряд ли человек лукавит в таком состоянии. Может быть, когда-нибудь он сможет простить вас… если будет знать, что… вы ошиблись…

— Ошибся? — Рой произнес это медленно, потому что более нелепое объяснение невозможно придумать.

Банковская карта. Четыре минуты. Смерть. Ошибся?

— Я была в госпитале сегодня, — тихо продолжила женщина. — Принесла ему пару трусов, носки, футболку, зубную щетку. У него ничего нет. Еще принесла одежду. Я постирала. Когда я вошла… когда я вошла, он не шелохнулся, лишь перевел на меня взгляд. Знаете, отрешенный такой. Так смотрят старики, когда становятся немощными. Он посмотрел именно так, сказал спасибо и вновь отвернулся. Больше он не шевельнулся. Врач говорит, он сидит так с утра. Не ест, не пьет, словно неживой. Мне показалось, он смирился с судьбой и ему все равно, что еще она преподнесет. Мальчик словно ушел в какой-то свой мир. Ведь ему, наверное, не больше двадцати, а у него седина в волосах. Я не в праве судить вас… Не знаю, что должно было произойти, чтобы случилось такое, но это чудовищно.

Маккена вернулся в госпиталь. Поднимаясь на лифте, он отчетливо осознал, что его покинули остатки смелости, и он просто боится идти в палату. Рой задержался у окна в надежде изыскать хоть какие-то резервы храбрости, когда увидел в коридоре Энди. Мальчик шел в сторону палаты, опираясь рукой о стену. Нет, он не шел, он с трудом волочил ноги. Горбился, обхватив второй рукой грудь, словно это могло облегчить боль. Одна пола халата свисала ниже другой. Нелепо выглядели голые ноги… спутанные волосы… Он казался стариком, сгорбленным под тяжестью лет. Рой едва не вскрикнул. Волна боли прошла по его телу, откликнулась тяжестью в ногах и ушла, оставив колкое ощущение. Он вдруг вспомнил слова миссис Грей, словно она шептала ему на ухо: «…и не было никого, кто помог бы ему держаться за эту жизнь». И сейчас нет никого. «Не стоит этого делать. Ты не принял решение, раз до сих пор стоишь здесь». Энди говорил ему. В первый день. Там, на мосту. Маккена повернулся и побрел прочь. Он не узнал, что мальчишка вернулся в палату, лег и замер. Он не шевельнулся, когда ставили капельницу, не двинулся, когда ее снимали. Он просто и безучастно смотрел на дождь. Капли собирались на стекле, скатывались вниз изломанными дорожками и исчезали. Рой не узнал, что скупые слезинки такими же изломанными дорожками сбегали по щеке мальчишки и так же исчезали. Не узнал он и то, что спустя какое-то время Энди просто закрыл глаза и забылся.

Рой поехал в полицейский участок. Сержант бесконечно оформлял документы. Маккена так же бесконечно расписывался в них. Он вышел на улицу, когда стало совсем темно. Почти одиннадцать. Уже двое суток как он не ел, поэтому едва держался на ногах. Что-то непреодолимо тянуло в госпиталь, и Рой не выдержал. Сел в машину и поехал. Поздно. Те же тонны загробного света, те же километры вестибюля, те же децибелы оглушающей тишины. Все давит, словно протискиваешься сквозь узкий лаз и понимаешь, что уже не выберешься оттуда. Кто-то навешивает на ноги груз, и они становятся неподъемными. Отказывает мужество и, кажется, что становишься ничтожным.

Рой мнется возле дверей. Сквозь стекло видно, что Энди спит. Нужно просто открыть дверь и войти, но это сложно. Чертовски сложно. Практически невозможно. Маккена осторожно поставил на тумбочку цветы. Колко зашуршала оберточная бумага, но парень не проснулся. Немного постояв, Рой поставил пакеты с фруктами и одеждой, а после присел на стул. Слышно дыхание парня. Оно не такое, к какому он привык, когда Энди, посапывая, спал. Тысячу лет тому назад. Поверхностное, с надрывом и словно обрывается на выдохе. Но Маккена почти счастлив. Во всяком случае, счастье бусиной плавает внутри, и он ощущает ее. Он нашел Энди, и тот жив, а значит, жива и надежда. Он хочет, чтобы она была жива. Рука мальчишки теплая, и Рой сжимает ее в ладонях. Осторожно, словно держит нечто очень хрупкое. Резкие выпуклые синие вены. Извиваются, как хребты жизни. Попробуй удержаться, не соскользнув вниз. Синяки от многочисленных уколов на сгибах локтей… Вот она жизнь. Пусть нерешительная, сломанная… он прижимается к ней лбом, и на глаза наворачиваются сухие слезы. Они есть. Подступили, только не потекут, испаряясь внутри воспаленного сознания. Он не видит, как Энди открывает глаза и смотрит. Ничего не делает, просто смотрит, но ему тяжело даже это.

— Энди, — шепот почти разрывает тишину, и она колется пластами, сыплется.

— Не трудись, — едва слышно говорит парень на одной ноте. — Не стоит этого делать. Считай, я избавил тебя от объяснений и прочей ерунды…

— Энди, — Маккена бы крикнул, но не может.

Голос проваливается в пустоту и теряется там. Даже эха нет. Нужно столько усилий, чтобы собрать по крупицам самое длинное слово его жизни. Еще никогда Рой так не боялся произнести его.

— Прости…