Мир культуры. Основы культурологии

выбора. Практически все направления общественной мысли, все стороны

общественной жизни так или иначе были связаны с ними.

С. С.Уваров (1786—1855) в одном из циркуляров чиновникам, отвечающим за

образование в своих округах, писал: “...при возрастающем повсюду стремлении к

образованию наступило время пещись о том, чтобы чрезмерным стремлением к

высшим предметам не поколебать некоторым образом порядок гражданских

сословий” [337, с. 161]. Как при этом не вспомнить сентенции Фамусова:

Ученье — вот чума, ученость — вот причина,

Что нынче, пуще, чем когда,

Безумных развелось людей, и дел, и мнений...

И далее:

...Уж коли зло пресечь,

Забрать все книги бы, да сжечь.

[82, с. 113, 114]

Но еще до него адмирал А. С. Шишков (1754—1841) также считал, что

“обучать грамоте весь народ принесло бы более вреда, чем пользы, науки полезны

только тогда, когда, как соль, употребляются в меру, смотря по состоянию людей”

[337, с. 160]. Самое знаменательное, что оба — и Уваров, и Шишков — были

министрами просвещения. Так была укреплена сословность в образовании, а по

отношению к литературной и журналистской деятельности с 1826 года

550

ужесточилась цензура, запрещавшая после революционных событий в Европе 1848

года печатать все, что, как казалось цензорам, хоть как-либо могло дурно повлиять

на отношение читающей публики к властям.

Однако нужды отечественной экономики требовали своего, и к середине века

появляются средние учебные заведения, готовящие специалистов для сельского

хозяйства, машиностроения, фабрично-заводского производства. Но и здесь

действовал жесткий сословный принцип, а крепостные люди не допускались ни к

какой форме образования.

Той части интеллигенции, которая осуждала

обскурантизм (ненависть к образованию, знанию), но не

была сторонницей каких-либо радикальных изменений, было

свойственно критическое отношение к русской рельности,

хотя их взгляды были скорее романтического, чем иного

(практического, экономического) свойства. Например,

незадолго до декабристского восстания организовался

философский кружок “Общество любомудрия”, куда входили

М. П. Погодин,

С. П. Шевырев

(1806—1864),

Д. В. Веневитинов (1805—1827), В. Ф. Одоевский (1803/1804

—1869). Один из участников “Общества” А. И.

В. А. Тропинин.

Портрет Арсения —

Кошелев в своих записках вспоминал: “Тут господствовала

сына художника.

немецкая философия, т. е. Кант, Фихте, Шеллинг... и др. Тут

1818 год

мы иногда читали наши философские сочинения... Начала, на

которых должны быть основаны всякие человеческие знания составляли

преимущественный предмет наших бесед; христианское учение казалось нам

пригодным только для народных масс, а не для нас, любомудров” [218, с. 249]. Автор

записок очень спокойно сообщает и о том, что как только произошли события на

Сенатской площади, кружок разошелся, чтобы не возбуждать подозрений полиции.

Наиболее явно умеренно-либеральные взгляды “любомудров” проявились в

творчестве В. Одоевского. Для него центральным звеном всего человеческого

существования был цельный человек, владеющий цельным знанием. Знание делало

его счастливым, это знание должно было быть окрашенным поэзией, добротой,

человеческим теплом. В главном своем философско-художественном произведении

“Русские ночи” автор восклицает: “Просвещение! Наш XIX век называют

просвещенным; но в самом ли деле мы счастливее того рыбака, который некогда,

может быть на этом самом месте, где теперь пестреет газовая толпа, расстилал свои

сети? Что вокруг нас? Зачем мятутся народы? Зачем, как снежную пыль разносит их

вихорь? ...Зачем общество враждует с обществом и, еще более, с каждым из своих

собственных членов? ...Зачем преступление и несчастье считаются необходимой

буквою в математической формуле общества?” [там же, с. 10]. На эти вопросы нет

ответа у романтического, мягкого В. Одоевского. Пока он видит лишь пороки и

тяготы общества и может только мечтать о преодолении их. Но он полагает, что

прагматизм, такой, каким он предстает в пятой ночи, где рассказывается о городе,

построенном на соображениях чистой пользы, уничтожающей “инстинкт сердца”, —

551

такой прагматизм приводит общество к самоуничтожению.

Несколько отличались взгляды М. П. Шевырева и М.

П. Погодина, но и они склонялись к тому, что изыскать

общественное счастье в России возможно путем создания

“официальной народности”, некоего единства государства

и народа. Знаменитая формула Уварова: “Православие,

самодержавие, народность”, с их точки зрения, должна

была улучшиться некоторым смягчением отношений

государства и народа, гармонизацией этих отношений. Все

это звучало красиво, но слишком идеалистически.