Мир – Магия

Руни опустила глаза: ее руки, лежащие на бедрах, слегка подрагивали. Ей было страшно, снова, всегда. Она не скрывала этого. Но в такие моменты, когда она начинала думать, страх становился особенно глубоким и сильным.

Ты должна будешь оставаться живой Руни. Я сделаю все для этого, но и ты сама, асзентэ, должна не давать себе умереть, даже если меня в один момент вдруг не окажется рядом. Ты должна будешь оставаться живой. Иначе во всем другом не останется смысла. Ты должна оставаться…

… живой, – ее губы дрогнули.

У нее еще есть время подумать. Однако, хочет ли она поступить по-другому?

Вылет навеса над верхними рядами трибун надежно укрывал ее своей плотной, темной тенью, однако она все равно переживала, что он заметит. Он – далекая фигура на залитом светом поле, бывший лучший друг…

– Бывший, – Руни даже произнесла это слово, такое горькое и немного обидно осуждающее, прислушиваясь к тому, как странно оно звучит в ее мыслях. Особенно рядом с именем Грэма.

А ведь когда-то, несколько лет назад они вместе бегали на этом самом поле…

Руни отлично помнила тот вечер: радость движения, азарт игры, приятную усталость в разгоряченном теле, мягкую колкость травы на нежной коже щек, свой собственный смех, звоном раздающийся в ушах, и темно-серые глаза, будто смотрящие глубоко-глубоко внутрь нее.

Сейчас она думала, что редко чувствовала себя настолько счастливой, как тогда. Даже с Алом, в их лучшие моменты, она никогда не ощущала подобной свободы, будто Грэм, только один Грэм всегда понимал, какая она есть на самом деле, и стремился просто быть рядом, потому что был нужен ей, а она была нужна ему. Ее лучший, самый лучший друг…

Горячие слезы градом покатились по лицу, и Руни поспешно смахнула их рукавом, ловя губами остатки солоноватой, прохладной жидкости, а потом усмехнулась от горькой, опустошающей сердце и разум безысходности.

– Браза…

Где-то внизу такая же, как и она, одинокая фигура ловким, отточенным движением отправила мяч прямиком в пустующий створ ворот. На мгновение лицо Грэма с темными, четкими тенями и бледной в холодном свете кожей, попало прямо под лучи одного из прожекторов, и у Руни глубоко в груди щемящей болью кольнуло сердце.

Конечно, она могла сейчас просто взять и выйти к нему. Объясниться, попросить прощения, обнять… А потом что? Вновь исчезнуть? Пропасть до того момента, когда ей снова станет невыносимо одиноко и грустно, или может быть даже навсегда?

Это было низко, подло, нечестно. Прийти и разворошить его раны, залечив тем самым свои. Дать ему очередную ложную надежду, вновь повернуть его лицом к прошлому, когда он уже, кажется, научился снова смотреть в будущее.

Нет. Ей надо оставить это. Надо просто взять и уйти отсюда, не оглядываясь. Надо…

На кромке поля, осторожно выступив из сумерек прохода, появился тонкий, изящный силуэт девушки. Она подняла руку и, приветственно помахав, что-то крикнула, а пустующий стадион задорно подхватил этот долгожданный, радостный звук человеческого голоса, эхом прокатив его по трибунам. И Грэм, тут же остановившись, обернулся, свет вновь монохромом отпечатался на его лице ровно за секунду до того, как он, улыбнувшись и махая ладонью в ответ, поспешил навстречу.

Очередная слеза быстро сбежала по щеке. Руни встала, последний раз окинула взглядом своего повзрослевшего друга и растаяла в густой темноте.

После того вечера она больше не видела ни Грэма, ни Ала, ни Гвин, ни дедушку, ни всех тех других знакомых из ее старой жизни. Никого, никогда… И такое личное одиночество, неожиданно, стало для нее очень тяжелым, практически непосильным бременем. Руни всегда думала, что легко переносит отсутствие рядом людей, и даже наоборот рада, когда предоставлена лишь сама себе, однако на проверку это оказалось совсем не так. Одиночество разрушало ее, разъедало подобно ржавчине, медленно прорывающейся все глубже внутрь металла до тех пор, пока полностью не уничтожало его. И дело было далеко не в общении, для разговоров сложно найти собеседника лучше, чем учитель, а обстановки приятнее, чем их уютный горный приют. Ей не хватало банальной заботы, тепла, понимания, всего того, что всегда присутствовало в жизни по умолчанию и что раньше даже иногда тяготило.

Зачем тебе весь мир, если ты не можешь разделить его ни с кем, Руни?

Однако, с другой стороны…

Зачем мир, в котором тебе нет места?

Ведь в там, за надежными стенами горных хребтов, в мире Грэма и Ала, в мире ее школьных друзей она была изгоем, она была балластом, она была тем, кого лишали собственного предназначения, обрекая на существование, выживание, заменяя ими настоящую жизни. В том мире у нее все равно не будет друзей, не будет собственного места. Никогда…