Уверенный в том, что публикация письма Соболя — спланированная акция, призванная спровоцировать моего Учителя на ещё более резкие высказывания, я с трепетом ожидаю продолжения этой полемики. Слава Богу, скандал затухает в зародыше: видимо, Ю. К. просто не счёл нужным далее продолжать разговор. Тем более что по существу дела Соболь не сказал ничего, ловко подменив тему: Юрий Поликарпович говорил о мировоззренческом расхождении симоновского стихотворения с народным взглядом на любовь, а Соболь заявил, что критиковать «Жди меня» — значит кощунствовать.
Выстрел «Нового мира», таким образом, не достигает цели; лёгким эхом чуть позднее, на 8-м съезде писателей СССР прозвучит злобная реплика Друниной, половину своего выступления посвятившей нападкам на Кузнецова (что-то там такое об отважной фигурке Соболя, одиноко взлетевшей на бруствер и никем не поддержанной), — но на этом дело и кончится. Впрочем, мне предстоит узнать об этих «невидимых миру» боях только через два года, когда будет опубликован стенографический отчёт писательского съезда. Пока что я осознаю только одно: война продолжается, и мой Учитель — на переднем крае.
Осенью 1986 года я с помощью Сергея Хомутова «пробиваю» ещё одну свою книжку — она должна выйти через год в Москве, в библиотечке журнала «Молодая гвардия»; редактор — Игорь Жеглов. Юрий Поликарпович благосклонно соглашается написать к этой книге вступительное слово. Кроме того, стихи мои должны через год появиться ещё в двух коллективных сборниках издательства «Современник», надеюсь я и на публикацию в новом «Дне поэзии». Начиная с весны 1985 года, меня регулярно публикует в «Нашем современнике» Сергей Викулов (а тираж у этого журнала вдвое больше, чем у «Дня поэзии» — аж 220 000); проскакивает подборочка в «Волге»; на подходе давным-давно поставленная в план Верхне-Волжского издательства книга стихов «Ночная тревога»… я начинаю всерьёз подумывать о вступлении в Союз писателей СССР и о будущем уходе на «вольные хлеба». В трудах и ожидании проходит год.
И вот наступает осень 1987 года… мы с женой возвращаемся из поездки на юг и вдруг в вагоне я вижу девочку-подростка, читающую мою первую столичную книжку «Осветить лицо». Значит, книжка уже вышла в свет? Я узнаю её по давно известному мне рисунку: на юное лицо набегает лунный лик… всё-таки слишком прямолинейно понял художник название! Ну да ладно, самое главное — книжка уже появилась в продаже, её покупают и читают! Я выскакиваю на перрон на каждой остановке — и вот, наконец-то, в одном из киосков «Союзпечати» покупаю единственный имеющийся там экземпляр. Вот она!.. я держу в руках первую собственную книгу, изданную в Москве! Вновь перечитываю свои стихи и, в который уже раз — предисловие, написанное Учителем:
«Приход каждого молодого дарования всегда радует: ещё одна надежда, ещё одно обещание. Правда, радость тревожна: а исполнится ли обещание? Это покажет время.
Евгений Чеканов обещает. Он не блуждает в метафорических туманах, не вязнет в рутине абстракций, а ищет точного слова. Видение его не расплывчато, а конкретно, у него верные ориентиры: родина, добро, правда. Родина даёт ему твёрдую почву под ногами, а добро и правда — свет и путь.
Конечно, по пути в страну поэзии не обошлось без посторонних влияний, но Чеканов строг к себе и намерен их преодолеть. Стих его предметен, зорок, чётко сфокусирован, бытовые сцены, житейские мелочи, полные потаённого смысла, следуют в стихах одно за другим, как кадры в кино. Он хочет много схватить, увидеть. При этом молодого задора и напористости ему не занимать.
Он по натуре боец и хочет побед. Похвально. Но есть ли они у него? Есть. Впрочем, пусть об этом судит читатель. Я укажу одну безусловную победу. Это стихотворение „Страж Заполярья“.
Тут и сила, и мужество, и беззаветная преданность Родине, а главное — краткость. Так оно и должно быть: большое чувство немногословно.
Юрий Кузнецов».
Проходят ещё три недели; я еду в Москву на очередную «комсомольскую учёбу», везу с собой предназначенные для дарения экземпляры обеих книжек («Ночная тревога» тоже уже вышла в свет) и шесть бутылок водки — напряг со спиртным в стране продолжается.
30 сентября вновь попадаю на Олимпийский проспект, вновь поднимаюсь на 15-й этаж… а спустя примерно месяц записываю для памяти, «как оно было».
…10.87.