Мир Мрака 2027

  В унисон раскачивая ручной мускульный привод, я с Гошей сидел напротив дремлющего Антона, с улыбкой на лице слушающего музыку (вот почему он так кипешевал), и расслабленно курящего грубую самокрутку старика с живыми глазами. Его, кстати, звали Герасим: услышав имя, Гоша недобро ухмыльнулся и с неким призрением посмотрел на его хозяина – единственная странность, которая не нравилась мне в нём (в Гоше то есть).

  Сидел он, старик, в пол-оборота к нам. Блаженно смолил бумагу с табаком, глядя прищуренными глазами прямо напротив себя: на тюбинги тоннеля. Вокруг сновали люди. Их жилища располагались по бокам от нас – как и говорил нам Павел. Их было не много, отнюдь. Однако в этом мраке, что воцарился здесь, внутри туннеля, и который, конечно же, не мог разогнать слабый свет редких сорокаваттных лампочек, человеческие фигуры виднелись крайне плохо, так что следовало быть как можно более осторожным и внимательным. Потому и ехали мы довольно медленно: старик сказал, что такими темпами мы доберёмся до Автозаводской только через минут 10-15, кстати, только услышал данные цифры, Антон достал наконец свои наушники с плеером и отдался своему любимому занятию.

  – Ну что, мужики, как оно? Держитесь? – вдруг спросил Герасим, продолжая смотреть строго вперёд. Но спустя секунды две после фразы он всё-таки оглянулся на нас.

  – Как сам видишь, – слабо, растрескавшиеся щеки не позволяли большего, ухмыльнулся Гоша.

  – Ха, я слеповат стал, поэтому может чего и не замечаю… Никого сменять не надо, я подмогу? – развернувшись к нам полным корпусом, поинтересовался старик.

  Огонёк в его глазах чуть поутих, однако он всё равно чувствовался, что не могло не радовать.

  – А чего это ты? Староват ты, по-моему, для такого, – сказал неожиданно прямо Георгий. – Вон лучше Антоху разбуди, вот он поможет.

  – Аха. Да что я буду, молодняк от сна отрывать? Пусть спит себе.

  – Ого, “молодняк”… Вон, Санёк у нас тоже, тогда, “молодняк”. Но почему-то его ты за привод посадил. А? – начал приколупливаться к словам мой напарник.

  Всё, теперь его было не остановить.

  – А он сам этого хотел, – всё с той же улыбкой, пропуская нахальный тон сквозь уши, проговорил Герасим.

  – О как. И с чего же ты это взял?… – Гоша говорил всё это, чуть наклонив голову и смотря больше на рельсы, чем на собеседника. Однако изредка бросать на него подспудный, недобрый взгляд, припорошенный борзой, из-за обморожения слабой, ухмылкой, он тоже не забывал.

  – По глазам вижу. Как?... Поживешь с моё – поймёшь. Но одно скажу точно: отвлечься ему надо, другим чем-нибудь заняться, а то мыслями важными загоняется. Но оно и понятно, если подумать, куда он едет, – старец  сказал это медленно, вкладывая некий смысл в каждое слово.

  Затем, как только мы выехали из тьмы и вступили в кратковременное владение света, он поглядел на меня и с доброй улыбкой подмигнул. Я тоже заулыбался.

  – А чего это вы оба своими полугнилыми отростками отсвечивать стали? – приподняв голову, недобро поинтересовался Гоша: голос Герасима, остающийся бодрым даже после его слов, Георгия явно бесил и выводил из себя.

  – А что, нельзя разве? Улыбаться – это главное действие, которое выражает свободу человека в проявлении его чувств. А так же оно самое явное. Раньше улыбались все, правда, далеко не все делали это искренне, но всё же. А теперь, даже ложные маски никто не надевает. Но сегодня я встретил вас: людей, которые ещё способны улыбаться. Правда, как я заметил, никто, кроме Саши, такой дара Божьего использовать не хочет. Ну ладно, ничего не поделаешь. Хотя бы один, мне и одной улыбки хватит, если она искренняя. А здесь она как раз такая, – всё это он говорил, глядя то на меня, то на моего соседа, то, совсем редко, на Антона. Говорил медленно и красиво. Будто рассказывал некую волшебную, поучительную сказку. И это завораживало. – Так что именно поэтому я хочу насладиться ей как можно дольше. Ведь нет ничего более бодрящего и доброго, чем человек, душевно улыбающийся тебе в ответ.

  Гоша притих. Я даже на секунду подумал, что конфликт, ощутимый только с его стороны, исчерпан. Но не тут-то было. Однако в этот раз он не пригрожал, а с действительным (слабым, правда) интересом, тихо, как он делает это после промозглой ямы, спросил:

  – А… Что ты понял, прожив столько лет? – такого я действительно не ожидал.

  Мы вновь выехали из темноты, и быстро преодолели светлую область, опять нырнув в черноту туннеля. На сетчатке глаза остались быстро пролетевшие образы нескольких детей. Они не скакали и не веселились, как делало такое же поколение до войны. Они даже почти не шумели. Они только на короткое время вылезли из маленьких домишек, чтобы поглазеть на медленно проплывающую мимо дрезину.