Мир на продажу

— Таким как ты, Ант, нужно не стихи писать, а в откатилку сходить. Откатиться подальше в детство и научиться чему-нибудь полезному, — безапелляционно заявила рыжая. — Пошли, ребята!

Она порывисто встала, едва не опрокинув стул. За ней немедленно поднялся атлет. Парочка направилась к выходу, туда же потянулись прочие посетители. Длинноволосый Ант на разгоне прочёл ещё пару тоскливых четверостиший, но, заметив, что кафе опустело, замолк, обречённо плюхнулся на стул и машинально глотнул из ближайшего стакана.

Я подтолкнул Виталика под столом ногой, мол, смотри как дилапер работает и учись, поднялся и подошёл к поэту. Он поглядел на меня взглядом побитой собаки, чем ещё сильнее порадовал.

— Замечательные стихи! — сказал я как можно проникновеннее.

— Тебе правда нравится? — спросил он с надеждой, встрепенувшись.

— Не то слово! — восхищённо произнёс я. — Твои стихи — это новая веха в поэзии.

— А они не понимают! — дрожащим голосом пожаловался длинноволосый, кивнув вслед уходящим. — Говорят, что тоска зелёная…

— Беда всех гениев, — заверил я поэта. — Твои стихи поймут лет через сто.

— Через сто лет я уже умру, — резонно заметил Ант. — И не знаю, оживит меня кто-нибудь из потомков или нет.

Ну конечно, как я мог забыть! Подобным "гениям" нужна слава здесь и сейчас.

— Печататься не пробовал? — сочувственно спросил я поэта.

Видимо, я брякнул что-то не то. Ант подозрительно глянул на меня и спросил, нахмурившись:

— Забредыш, что ли?

— В некотором роде, — ответил я туманно, не вдаваясь в подробности.

— А в вашем мире есть поэты? — поинтересовался Ант довольно равнодушно.

Естественно, подобные непризнанные гении считают поэтами только себя. А остальные так, бумагомараки.

— Конечно, — горячо заверил я. — В нашем мире умеют ценить таланты.

Поэт тут же оглянулся и нехорошо оживился.

— Может, перепухнем ко мне и поговорим? — предложил он.

— Я не один, — предупредил я, указывая на одиноко сидящего стажёра. — С товарищем. Он тоже ценитель хороших стихов.

Ант с сомнением поглядел на Виталика. Тот, вслушиваясь в наш разговор, постарался принять вид ценителя поэзии, что у него получилось не очень правдоподобно. Поэт, подмигнув нам, растворился в воздухе. Мы с новичком молча смотрели друг на друга, не зная, что предпринять, пока длинноволосый не появился снова.

— Чего вы не перепухаете? — сердито спросил он.

— Не перепухается что-то…

— Перепухальника нет?

Я виновато развёл руками.

— Ну вы даёте, забредыши! Поэзию цените, а таких простых вещей не имеете, — покачал длинноволосой головой непризнанный гений. — Давайте руки.

Виталик подошёл к нам. Мы втроём взялись за руки, будто собрались закружиться в хороводе, и моментально перепухнули внутрь небольшой квартиры с большими окнами и высокими потолками. Комната, в которую нас запух поэт, смущала своей пустоватостью.

— Моя обитель, — пафосно произнёс длинноволосый, обводя вокруг себя, не давая нам прийти в себя после перепухания. — Пристанище томящейся души.

Без всякой связи Ант принял поэтическую позу и с надрывом прочёл:

— Рыдал я грустью,
Пел печалью.
И в мира устье
Глядел я далью.

Мне пришлось закатить глаза от восторга и перевести дух грустно и печально. На поэта это подействовало.

— Ант, — сказал он и приложил руку к сердцу.

Мы с Виталиком ответно представились.

— Игнат? — вскинул брови поэт. — Виталик? Интересные имена, поэтические… Из каких далей прибыли к нам, забредыши?

"Из туманных", — подумал я, а вслух ответил:

— С Земли.

Недогадливый поэт удивлённо поморгал:

— А мы, по-твоему, где?

— С другой Земли, со смежной, — пояснил я недалёкому гуманитарию. — Смежные миры бывают, знаешь ли. Вещевод и всё такое прочее.

— Ну да, ну да, — равнодушно отреагировал Ант.

Он сделал лёгкое движение, и из пола выросли три кресла. Графоман с размаху ухнул в одно из них. Я осторожно опустился в другое, ощупывая подлокотники. Виталик благоразумно остался стоять. Вот, значит, почему комната пустовата: аборигены помимо изготовления онтроники и перепухания умеют ещё и мебель творить на пустом месте. На кой чёрт при таких умениях нужны унылые стихи, никак не могу понять!

— Ты говоришь, у вас там умеют ценить настоящих поэтов? — напомнил мне поэт, возжелав продолжить разговор, начатый в кафе.

— О, да! Поэтов у нас ценят, — с чувством превосходства сообщил я. — У нас никто не заставляет творческих людей описывать романтику покорения звёзд. Наши поэты — свободные люди и пишут, о чём хотят.

Межмирторговские дилаперы побывали в сотнях миров, самых различных: высокоразвитых и умирающих, рабовладельческих и социалистических, диктаторских и демократических. И в любом из миров обязательно находились такие диссиденты-интеллектуалы, мечущиеся и страждущие, с затравленным взглядом и бегающими глазками. Самое интересное, все они считали, что общество, хоть социалистическое, хоть феодальное, на них давит и сковывает их творческий потенциал. Поэтому слово "свобода" для них звучало как синоним слова "рай". Хотя многие из не понимали, что за свобода им нужна.

— Совсем свободные? — спросил Ант недоверчиво.