Мир нарциссической жертвы. Отношения в контексте современного невроза

Я спрашиваю у Полины о том, как она чувствует: близки ли мы? Смогли ли наши отношения стать теплыми и доверительными? Есть ли в них необходимая ей свобода, искренность, может ли она проявлять в них свою боль? Чувствует ли она, что находится рядом с другим живым человеком, а не с функцией или компьютером, оказывающим помощь? Полина сначала отвечает: да, конечно, ты мне очень помогла. Потом замирает, ее лицо становится неживым. Я спрашиваю о том, что она сейчас чувствует, и она со слезами проговаривает: страх и стыд.

Это первый раз с того времени, когда ей было совсем плохо, она позволяет себе проявить человечность и допустить мое существование рядом с ней и ее настоящими чувствами. Она бы с облегчением отстранилась и от них, и от меня. Она бы стала нарциссичной и защищенной, воинственной в своей правоте, проецирующей свою злость на мужчин и женщин, которые были бы для нее тупыми и ограниченными в своих манипуляциях друг другом. Она бы стала другим человеком – той, кто всегда в первую очередь думает о себе, той, для кого лучше быть одной, чем с кем попало. Полина говорила бы, что ей очень помогла терапия и теперь она ни за что не даст себя в обиду.

К счастью, у нас получается пойти другим путем.

Следующий круг ресурсов часто касается отношений, в частности – с терапевтом: жертва учится доверять и открываться, воспринимать терапевта реалистично, ощущать себя источником изменений и ориентироваться в своих чувствах и потребностях. Растет осознанность, а вместе с ней растут навыки установления и развития отношений. Жертва становится менее мазохистичной, учится прямо говорить о том, что чувствует и чего хочет, начинает прикасаться к своему нарциссизму и позволяет себе больше близости одновременно с тем, что становится менее критичной и отстраненной. Часто вместо магического мышления появляется опора на реальность. Снижается тревожность (это тоже следствие растущей осознанности и более свободного предъявления себя), улучшается физическое здоровье. Терапевтическая работа с мазохизмом и нарциссизмом делает поведение жертвы более гибким, а ее саму – более выносливой.

Работу с Полиной мы продолжаем с того момента, как она столкнулась со своими страхами и стыдом, несмотря на всю свою новую защищенность и кажущуюся неуязвимость. Полина понимает, что избегала факта моей человечности из страха, что я ее отвергну, и потому предпочитала отвергать сама. Она планировала, что в терапии она получит свое оправдание и ей помогут привести жизнь в порядок, а вот что делать дальше – она не представляет.