Мир нарциссической жертвы. Отношения в контексте современного невроза

К этому времени Полина уже способна выдерживать не только поддержку, но и мое раздражение, и мою скуку, и мое одиночество, которое иногда возникает рядом с ней тогда, когда она снова отстраняется и уходит в нарциссизм. Также она становится более устойчивой и к проявлениям мира, который так же неидеален, как и я, как и она сама. Эту неидеальность она принимает долго и долго сопротивляется, сохраняя для себя мой образ как всезнающей и всепринимающей, неуязвимой и поддерживающей. Она почти год игнорирует мои недомогания, мою несобранность, мое незнание книг и авторов, мое равнодушие к феминистическому движению и политической обстановке. Наконец она признается, что все это ее раздражает и что какая-то часть ее считает, что психолог должен быть совершенно другим.

В работе над этим разочарованием мы проделываем большую часть работы с нарциссизмом, после которой Полина становится способной больше принимать не только разочаровывающую меня, но и разочаровывающую себя, и разочаровывающий мир. Она становится гибче и адекватнее, наконец смягчается ее гнев и уходит интерес к историям других жертв насилия. Полина говорит, что они пока на какой-то первой стадии, ей это теперь не очень интересно. Самой Полине становятся интересны отношения, которые она заново выстраивает с подругами, коллегами и вновь появляющимися мужчинами.

Но она совсем, категорически не может переносить в отношениях несколько вещей: проявлений злости или употребления алкоголя. Из-за них она снова либо чувствует ужас и разрушается сама, либо чувствует злость и становится разрушительной для других.

А еще у нее появляется симптом: ноющие, усиливающиеся и ослабевающие, боли в сломанной когда-то правой руке и мигрени.

Здесь становится все более заметным то, что при всей растущей адекватности и устойчивости у жертвы присутствуют ситуации и моменты, когда она как будто полностью теряет все свои новые навыки и снова становится такой же, какой впервые пришла на терапию. Это вторжения, которые тем очевиднее, чем более здоров фон, на котором они происходят. Вторжения перестают быть субъективно привязанными к партнеру и начинают быть осознанными как отдельный феномен, имеющий отношение не к сегодняшним событиям, а к чему-то более раннему. Становится заметной диссоциация.

На самом деле она заметна и раньше, а вот работа над ней возможна не сразу. Интеграция обратно диссоциированных частей предполагает обращение к травматическому опыту и проживание его заново, с возвращением ранее отвергнутых чувств. Эти два этапа работы – осознание диссоциированных частей и осознание и проживание травмирующего опыта – неотделимы друг от друга и возможны лишь тогда, когда у человека достаточно внутренних и внешних ресурсов.