Мир охоты и крови (СИ)

Два дня назад Фортинбрас чудом избежал катастрофы, — или же не чудом, а тщательно продуманным планом, ведь других у него не бывает, — и теперь, как знал Эйкен, лишь играл на публику. Он был достаточно отзывчивым и сострадательным, чтобы помочь там, где мог, однако это не означало, что он будет везде и всюду решать проблему каждого. Фортинбрас лишь среагировал быстрее всех и понял, что для того, чтобы за ними перестали таскаться рыцари и маги, следует показать себя с лучшей стороны. Он едва не позволял помыкать собой, при этом не теряя улыбки на лице, и Эйкен знал, что это только начало. Дальше будет только хуже.

О том, что случилось в Башне, они не говорили. Клаудия, всегда самая рациональная, никогда не терявшая голову, не могла даже слова выдавить. Проклятие давило на неё каждую секунду, и потому она безвылазно сидела в комнате и ни с кем не общалась. Эйкен не сомневался, что у каждого, с кем она успела столкнуться лицом к лицу, за спиной был хор из мертвецов, и не осуждал её за попытку хотя бы на время спрятаться в тишине. Эйкен и сам бы последовал её примеру, но, попытавшись в первый раз, понял, что ему становится хуже.

Тени беспокойно срывались с тела и кружили вокруг, как если бы они всё ещё были в Башне и пытались защитить его от тварей, зеркал и обломков. Эйкен, казалось, вновь видел момент, когда одно из зеркал появилось прямо за спиной Пайпер, а другое — напротив.

Эйкен хотел плакать. Это он послал тени, чтобы они защитили Пайпер от опасности. И с той самой минуты, как Магнус сделал то же самое, а меч Гасион пробил ему грудь, Эйкен спрашивал себя, действительно ли он должен был делать это.

Не он ли стравил Гасион и Магнуса? Он лишь хотел помочь Пайпер, но теперь, вновь прокручивая в голове тот момент…

Не он ли виноват в смерти Магнуса?

— Эйкен, — настойчиво позвал Николас.

Ему потребовались секунды, чтобы вновь сделать вид, что интерьер особняка и картинная галерея в частности интересуют его куда сильнее того факта, что человек, которого он считал братом, умер из-за его ошибки. Эйкену даже удалось изобразить на лице подобие улыбки, но ненадолго: он заметил, как Николас кивает ему за спину и, обернувшись, увидел Марселин.

Настроение Эйкена или нечто, похожее на него, мгновенно испортилось.

Он, вообще-то, не считал Марселин плохой и пугающей. Он ведь её совсем не знал. Но её настойчивость, которую она проявляла всё это время, и уверенность, будто он — какой-то там Рафаэль, порядком раздражали Эйкена.

Правила выживания в Диких Землях не работали вместе с правилами коалиции, и Эйкен знал, что не следует наживать себе врагов, но не мог остановиться. Один взгляд на Марселин зарождал в нём не страх или растерянность, а ярость, и он никак не мог этого объяснить.

— Как Стефан? — широко улыбнувшись, спросил Николас.

Рыцарь, приставленный к Эйкену, оживился. Когда рядом был Николас, он почему-то отступал ещё на несколько шагов и будто делал вид, что следит за каждым шагом Эйкена. Может, дело было в том, что Николас — Четвёртый сальватор.

Если Фортинбрас и был рад узнать, что Рейна выбрала себе сальватора, он тщательно скрывал эту радость под тысячами слоёв притворства.

— Сомнус развеян, — отозвалась Марселин, медленно подходя к ним, — но Пре… Третий, — мгновенно исправилась она, стоило только Эйкену бросить на неё косой взгляд, — сказал, что ему может потребоваться время, чтобы проснуться окончательно.

— Ему можно верить? — громко уточнил рыцарь.

— А вам бы только проверять его верность, — не выдержав, выпалил Эйкен, резко обернувшись к рыцарю. Он даже не помнил его имени, но это было и не важно. Эйкен уже потерял одного брата, и он не позволит кому-либо оскорблять или причинять боль другому его брату. — Клятв вам недостаточно?

— Ты ребёнок, — нахмурившись, сказал рыцарь. — Что ты можешь знать?

— В отличие от вас, я выжил в Башне, а это практически невозможно!

Эйкен не хотел повышать голос и злиться. Всё, чего он хотел — это вернуть к жизни, в которой он хоть что-то понимал, даже если она была полна опасностей. Он и о Башне не хотел упоминать, но слова вырвались будто сами собой. И теперь на него смотрели так, будто он был сумасшедшим.

Может, он таким и был. Он выжил не в одной Башне, а в двух. Твари терзали его сердце и душу, мучили тело, проникали в сознание, но вопреки этому он выжил.

— Рафаэль…

Или нет. Может, он умер в то же мгновение, что и Магнус.

— Хватит! — заорал он, взмахнув руками.

Тени сорвались, окружили его, приобретая очертания диких зверей и птиц, открыли рты, оскалившись, предупреждающе замахали хвостами. Эйкен заметил, как рыцарь сделал шаг вперёд, будто готовился остановить его, но Николас встал у него на пути. Марселин же испуганно выдохнула, прижав ладони к груди.

Эйкен сомневался, что она напугана по-настоящему. Скорее озадачена и расстроена, ведь она, как он успел убедиться, свято верила, что он — Рафаэль, её брат. Это было единственным, о чём она говорила с ним.

— Просто оставь меня в покое! — бросил он сквозь сжатые зубы. — Никакой я не Рафаэль! Я — Эйкен!