Мир охоты и крови (СИ)

Магнус бы обязательно сказал, что ему следует быть более вежливым со столь прекрасной леди. «Пойми, Эйкен, настоящие рыцари так себя не ведут. Ты должен быть всегда вежлив и внимателен, и, может быть, какая-нибудь дама даже… Ну, ладно, ограничимся пока поцелуями в щёку. Ты же ещё совсем малыш». Да, Магнус бы так и сказал.

Но Магнуса больше нет.

Поэтому Эйкен, даже не пытаясь успокоить свои тени, отзывавшиеся на его ярость, сбежал.

***

Марселин казалось, будто что-то касается её макушки. Она пошевелилась, поначалу решив, что Салем вновь играет её волосами, и, судя по всему, успешно спугнула драу, после чего вновь расслабилась. Марселин то проваливалась в глубокий сон, то находилась в состоянии дрёмы, и первый вариант ей казался очень привлекательным.

Поговорить с Рафаэлем вновь не удалось. Николас, вот уже второй день пытавшийся сблизиться с Пайпер и Фортинбрасом, нашёл подход к Рафаэлю, а она — нет. Из-за этого хотелось лезть на стенку, но Марселин сделала нечто куда более ужасное. Вернувшись к Стефану и обнаружив, что он всё ещё спит, — будто за пятнадцать минут он действительно мог проснуться, — Марселин легла рядом, уткнулась лицом в подушку и зарыдала.

Нервы сдали окончательно. Марселин хотела вырвать себе сердце, чтобы оно не болело, лишиться зрения и слуха, чтобы не видеть и не слышать, как Рафаэль называет себя Эйкеном. Почему он её не узнавал? Почему не хотел дать ей хотя бы шанс?.. Из-за того, что она двести лет была в этом мире и жила относительно спокойно, а он… что? Был в месте, которое звалось Башней?

Марселин изводила себя мыслями так долго, что в конце концов разрыдалась снова. Ей следовало заняться чем-то полезным, например, прибраться в комнате Стефана, поговорить с Пайпер или убедиться, что Третий сальватор, Фортинбрас, совершенно точно развеял сомнус. Но, видя неподвижного Стефана, едва замечая, как его грудь медленно поднимается и опускается, Марселин не могла заставить себя пошевелиться. Рафаэль не хотел её даже видеть, но, может, он ещё изменит своё мнение. Если бы только Марселин смогла предоставить ему доказательство того, что они родственники, ей было бы намного легче, но вряд ли Рафаэль позволит ей заполучить хотя бы каплю его крови. Или ей следует уговорить Пайпер помочь ей? Рафаэль, кажется, очень даже доверяет ей, и это вполне может сработать.

Час за часом Марселин придумывала один план за другим — до тех пор, пока усталость, раскалывающаяся голова и ещё один приступ рыданий не добили её. Она даже не помнила, где уснула, но сейчас, вновь чувствуя, как что-то касается её головы, поняла, что лежит на кровати.

Марселин аккуратно пошевелилась, пытаясь согнать Салем. Только она могла появиться где угодно и делать что угодно, никого, даже Гилберта, не боясь. Очень часто Салем просто сбрасывала пустые чашки из-под кофе, и Марселин едва успевала их ловить. Не хватало ещё, чтобы Стефан, проснувшись, увидел у себя на полу разбитую посуду.

Даже не разлепляя глаз, Марселин перевернулась на другой бок, вяло махнула ладонью над головой. Что странно, мягкой шерсти Салем она не почувствовала. Зато лицо уткнулось во что-то тёплое. Марселин почти приподнялась, чтобы окончательно согнать кошку с кровати.

— Хватит ёрзать, — прозвучало у неё над ухом. — Знаю, ты не восторге, но это моя кровать, так что имей совесть и дай мне выспаться.

Марселин замерла. В уголках глаз защипало, сердце вдруг забилось с удвоенной силой. Игнорируя дрожь, охватившую руки, и головную боль, она резко села и щёлкнула пальцами. Во всей спальне мгновенно вспыхнул свет.

— Боги… — простонал Стефан, накрывая лицо рукой. — За что?..

Марселин вскрикнула, прижав ладони ко рту. Стефан напрягся, открыл лицо и непонимающе посмотрел на неё.

Боги всемогущие, он смотрел на неё. Он проснулся.

Марселин тысячу раз представляла этот момент и убеждала себя, чтобы будет максимально серьёзной. В первую очередь она была целительницей, и Стефану, вне всяких сомнений, может потребоваться её помощь. Но сейчас в ней не было и грамма той серьёзности, которую она так старательно внушала себе все эти месяцы. Не было и непоколебимости с уверенностью, только чистая радость и слёзы, которые не удалось сдержать.

Марселин громко всхлипнула и едва не упала на Стефана, крепко обняв его. Он резко выдохнул, но спустя всего мгновение опустил широкую ладонь ей на голову и даже плавно провёл по спутанным волосам.

— Я не понимаю, — тихо сказал он, — сколько ты выпила, что так радуешься?

Марселин резко выпрямилась и прохрипела, глотая слёзы:

— Что?

— Сколько ты выпила? — медленнее повторил Стефан, недоверчиво щурясь. — Не уверен, что ты бы полезла обниматься трезвой.

Марселин моргнула, думая, что ослышалась. Но мгновениями позже, когда Стефан убрал правую руку, вытянутую в сторону, — точно туда, где до этого лежала Марселин и думала, что эта Салем касается её головы, — она поняла, что он не помнит о своей смерти и сомнусе.