Мир охоты и крови (СИ)

О магии Марселин знала достаточно — как и о том, что существуют тысячи, если не сотни тысяч её подвидов, чар и особых заклинаний, с которыми мало кто может справиться. Когда Стефан обучал её магии, он не ограничивал её и позволял узнать даже о самых опасных манипуляциях, но, разумеется, следил, чтобы она не пыталась применить их. Тогда Марселин доверяла ему достаточно, и потому если и нарушала запрет, то только в крайних случаях, когда под угрозой была её жизнь.

Она доверяла Стефану и сейчас. Боги, он был единственным человеком во всех мирах, которому она доверяла настолько. Но она не понимала, как разговор с девушкой, которая слышит мёртвых, может равняться разговору с её матерью. Не понимала, почему Стефан уверен, что это докажет ей правдивость его слов.

— Смею предположить, что ты в совершенстве владеешь своим проклятием, — рассудила Шерая ещё до того, как они начали. — Ты подчинила себе хаос, и теперь он служит тебе так же, как моя магия — мне. Я права?

Клаудия сидела напротив Марселин и Стефана за столом, на котором лежало несколько магических книг, найденных Шераей, и, кажется, не обращала на них никакого внимания. Создавалось впечатление, будто и не она сказала, что может говорить с Еленой и согласна узнать у неё о Силе, Йоннет и демонах.

— Я никогда не встречала людей, которые подчинили бы проклятия себе. Обычно они… усложняют жизнь, — на мгновение запнувшись, сказала Шерая. Марселин насторожилась, — ей показалось, что женщина нервничает, — но Шерая, не изменившись в лице, продолжила: — Стефан, как ты можешь вспомнить, практически умер из-за этого.

— Я умер, — с кривой улыбкой уточнил Стефан. — Напоминай мне об этом чаще, а то вдруг забуду.

— Но твоё проклятие… Это что-то совершенно новое. Это никоим образом не похоже на хотя бы одну часть ритуала ирау.

По спине Марселин пробежал холодок. Об ирау она читала достаточно — они были более свирепыми, чем драу, и обладали поистине разрушительной мощью, с которой не каждый мог считаться. Ирау, строго говоря, были особыми существами, духами, которые когда-то были живыми, но после смерти были удостоены божественного взора и второго шанса. Брадаманта, которую призвал Стефан, была из народа скитальцев, который даже сигридцы считали легендой. Марселин бы предпочла никогда больше не сталкиваться ни с ирау, ни с их силой, но слова Шераи беспокоили её.

Чем на самом деле является проклятие Клаудии — силой, которой она научилась управлять, или разрушением, которое им ещё предстояло увидеть?.

Пока что Марселин не получила ответа на этот вопрос.

Ритуалу разговора с умершими Шераю обучили в ребнезарском обществе магов. Обычно для его проведения было необходимо использовать вещь, которая принадлежала умершему человеку, но проклятие Клаудии и само присутствие Марселин компенсировали у них отсутствие этой вещи. Марселин очень не нравилось, что в данном случае она могла быть нитью, которая свяжет Елену с этим миром, притянет её магию из леса Мерулы, но у неё не было выбора.

Если ритуал пройдёт успешно, Марселин поймёт, что Стефан не лгал, что Елена действительно прокляла его. И тогда все её воспоминания о матери разобьются, как стекло, и уже никогда не склеятся обратно.

Однако пока что ничего не происходило. Елену, чей голос слышался за спиной Стефана, должна была расспрашивать Клаудия. Остатки её магии, притянутые сигилами и благовониями, которые зажгла Шерая, должны были только помочь ей. Потребовалось несколько попыток, чтобы понять, что именно такой расклад является наилучшим. Однако в какой-то момент Клаудия, тщательно формулировавшая вопросы, затихла.

Марселин ждала, чувствуя, как медленно умирает внутри. В библиотеке было пусто, что неудивительно: Шерая позаботилась, чтобы им никто не мешал. Лишь Энцелад стоял за спиной Клаудии, у книжного шкафа, и постоянно наблюдал за ней, будто думал, что она может сделать что-то странное или опасное. Шерая то и дело обновляла сигилы, нарисованные на столе, полу и в воздухе. Краем глаза Марселин постоянно видела её тёмно-синий брючный костюм, и со временем он превратился в размытое пятно. Марселин потребовались долгие минуты в напряжённой тишине, чтобы понять — это из-за слёз.

Она волновалась так сильно, что не заметила, как начала плакать. Зато это заметил Стефан — он нашёл её руку под столом и переплёл с ней пальцы. Даже сейчас, когда Марселин всё ещё злилась на него, он был рядом и знал, как её успокоить.

Он всегда был рядом и всегда знал, как её успокоить.

Марселин с трудом верила, что даже спустя двести лет Стефан до сих пор любит её — после всего кошмара, который они пережили, после её попыток вычеркнуть его из своей жизни и даже всеми возможными способами отравить жизнь ему. Стефан был слишком идеален для неё, и Марселин это знала.

Ей следует сказать об этом сразу же, как они закончат с Еленой. Марселин сомневалась, что Стефан отступится и просто забудет о ней — она двести лет говорила ему, что чудовище он, а не она, и он не сдался. Вряд ли сдастся и сейчас.