Мир по Тому Хэнксу

Одна из трактовок американской истории утверждает, что «движение на Запад» и «явное предначертание» – просто забавные выражения эпохи колонизации, когда люди – фермеры, предприниматели, религиозные деятели – бежали на Запад от своих проблем (разумеется, вытесняя американских индейцев, которые уже жили на тех землях). Если жизнь не задалась или ты просто захотел стать другим человеком, то американская мечта подсказывает: садись в седло и мчись в городок, где никто тебя не знает.

Бад Хэнкс растил своих детей на Западном побережье во времена, когда пустых пространств на североамериканской карте уже практически не осталось. Но он все равно ехал дальше – брал с собой троих детей, но не единожды оставлял на старом месте жену. Том Хэнкс, выросший с чувством, что у него нет ничего общего с отцом, теперь тоже начинал новую жизнь, направляясь в Кливленд в погоню за мечтой. Только он не расставался со своей беременной подругой.

На Шекспировском фестивале на Великих озерах Хэнкс провел три лета, с 1977 по 1979 год, каждый раз в составе небольшой армии стажеров, двадцати-тридцати человек, стремившихся стать театральными артистами. Иногда стажерам доставались небольшие роли в спектаклях, где играли профессиональные актеры, уже состоящие в Актерской ассоциации за справедливость, но главная их обязанность состояла в тяжелой работе за кулисами. Хэнкс вкалывал по восемнадцать часов в день, управляясь с реквизитом, плотничая и даже ухаживая за собакой (ему поручили пекинеса, игравшего роль домашнего щенка в комедии «Пег в моем сердце»).

Том произвел яркое впечатление на других стажеров. «Это был настоящий щенок золотистого ретривера – смешной, нелепый и неуклюжий, – говорила Мэри Бейдлер Гирен, тогдашний стажер, а сегодня – театральный продюсер. – И он отличался живым умом. Видно было, что он на какой-то своей волне» [44].

Ксения Рощаковски, руководившая отделом по связям с общественностью, вспоминала, как сфотографировала Хэнкса у себя на кухне за поеданием тоста и виноградного джема. «Я умела принимать гостей, – шутила она. – Он был такой забавный, ребячливый, с его волнистыми волосами. Он был просто восхитительный. Женщины его обожали» [45].

«Я по уши влюбилась в него в первый сезон, – признавалась стажировавшаяся вместе с Хэнксом Люси Бредесон-Смит. – В нем всегда ощущалось обаяние, от которого все расцветали. Между нами никогда не было физической связи. Не то чтобы я этого не хотела, но его ждала подруга в Калифорнии, и он был хороший мальчик» [46].

Работали на износ. «Бывало, вечером мы заходили в театр и не знали, какой костюм надевать», – говорила Бредесон-Смит. Тяжелее всего приходилось монтировщикам – поскольку в репертуаре фестиваля шло много пьес и декорации надо было переносить на разные шоу, зачастую поздно вечером. От такой работы становилось жарко, все потели, и большинство мужчин снимали рубашки. Оказалось, к восторгу остальных стажеров, что у Хэнкса постоянно торчат соски. «Острые как бритва, – свидетельствовала Гирен. – Да еще не раз поднимались синхронно. Над этим часто смеялись» [47].

Иногда работа затягивалась до двух часов ночи, и тогда обессиленные стажеры падали на передний ряд стульев и затевали импровизированное варьете, по очереди выходя на сцену сыграть сценку или номер. Обычно эти вечера-варьете заканчивались тем, что Хэнкс вместе с другом показывали что-то из Стива Мартина.

По воспоминаниям других стажеров, Хэнкс был заводилой: именно он появлялся с праздничной бутылкой шампанского поздно вечером, именно он подбивал народ съезжать с пожарного шеста вниз головой, именно он уговаривал десяток человек отправиться поздно вечером в паломничество на дискотеку Silver Fox в потной, заляпанной краской одежде.

Хэнкс сыграл множество маленьких ролей в «Гамлете», «Короле Иоанне» и «Юноне и павлине». А лучшей его работой, по общему мнению, стал двуличный негодяй Протей в комедии «Два веронца» – за нее Кливлендский кружок театральных критиков наградил его в номинации «лучший актер». Бредесон-Смит играла в той же пьесе Сильвию. Она вспоминала, как на каждую репетицию он приходил одним из первых и выучил слова раньше всех в труппе: «Он без труда пробирался через непонятные строки Шекспира. Работать с Томом на сцене – это было каждую секунду что-то невероятное: он смотрит тебе в глаза, и ты чувствуешь, как возникает связь» [48].

Больше всего ему нравилась сцена, где Протей пытается изнасиловать Сильвию. Попытку сексуального нападения Хэнкс называл «сценой прыжка на кости Люси». Бредесон-Смит рассказывала: «Он скакал по мне вверх-вниз, смеясь до слез. Звучит скверно, но на самом деле мы от души повеселились».