Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э.

Роковой в наследии, которое Юстиниан передал будущим поколениям, оказалась именно степень его успеха. Он доказал, что самодержавие успешно действовало в качестве кратковременного решения для проблем византийского государства. Подобно Филиппу II, изматывавшему себя работой в Эскориале, эта «никогда не спящая» личность породила иллюзию, что один человек способен решать проблемы целой империи.

Единоличное правление подорвало качество имперской бюрократии. Ученые управленцы начала VI века были склонны к косности и сопротивлялись высоким налогам. Но они обеспечивали определенную степень преемственности и стимулировали участие в управлении образованных правящих классов греческого мира. Одаренные профессионалы Юстиниана закончили тем, что разорвали связи между бюрократией, все больше пополнявшейся императорскими фаворитами, и восточноримским высшим классом в целом. Эти люди собирали налоги, но постоянный поток талантливой молодежи, движущийся в Константинополь, сошел на нет – имперская служба была слишком изматывающим занятием.

В результате усиливавшейся на протяжении VI века профессионализации прежняя структура провинциальной жизни исчезла. Исконное право греческих городов облагать налогами окрестные поселения перестало существовать. К концу VI века члены городского совета в парадных одеяниях были не более чем детским воспоминанием. Лишенные прежнего центра силы, города Восточной империи попали в руки своих епископов и крупных землевладельцев. Население обратилось к теологии и бандитизму. Жестокие схватки между цирковыми партиями во всех городах империи потрясали и озадачивали современников в конце VI века и так же продолжают озадачивать историков до сего дня.

Юстиниан вырезал слишком много ороговевших тканей в теле восточноримского общества. Только подбор квалифицированных служащих и безграничная любознательность спасли его от самоизоляции. В старости хватка Юстиниана ослабела, что привело к катастрофическим последствиям. Его наследникам не на что было опереться, кроме как на его традицию дворцового правления: Маврикий (582–602) и Ираклий (610–641) были выдающимися императорами, но они вынуждены были управлять империей при помощи камарильи ненавистных и разобщенных придворных и их родственников.

Слабость Восточной Римской империи состояла, однако, в том, что она являлась гражданским по своей сути государством. Его сила заключалась в налогоплательщиках. В течение VI века сельское хозяйство поддерживалось на высоком уровне; открылись новые возможности для торговли. До правления Ираклия у императоров было достаточно средств, чтобы ассигновать их на суррогат военной силы: укрепления и дипломатию. Но деньгами не сделаешь солдат. Маврикий и Ираклий восстановили прежние милитаристские тенденции Римской империи. Они лично возглавляли военные походы. Но оказалось, что им почти некого вести в бой. Отсюда странное сочетание хрупкости и величия в Византийской империи после Юстиниана: пространная территория с богатыми селами и цветущими городами оказалась между молотом и наковальней двух открыто милитаристских держав – военной диктатурой аваров на севере и грозной аристократией Персии на востоке. Как традиции гражданской знати, унаследованной от Юстиниана и им возвышенной, могли противостоять на Ближнем Востоке напору Персии, искусство которой, по замечанию одного римского очевидца, «ничего другого не являет, кроме сцен охоты, кровопролития и войны»?163

Вызов со стороны Персии играл основную роль в жизни Византии конца VI – начала VII века. На протяжении VI века Римская империя стала ближневосточным государством. Рим был форпостом: «Если Бог не сподвигнет сердце императора прислать нам военачальника или правителя, – писал в конце VI века папа, – мы погибли»164. Даже на отдаленном побережье Западного Средиземноморья византийское правление означало включение в Восточную империю. Византийские форпосты на западе были подобны зеркалам, проливающим свет Восточного Средиземноморья глубоко в тьму раннесредневековой Северной Европы. Королевство вестготской Испании, обособленное и напыщенное, тем не менее приблизилось к ритмам византийской жизни: его правители приглядывались к Восточной империи и как к образцу, и как к потенциальной угрозе. В Северной Европе всякий большой храм был увешан византийскими шелками; богослужебные книги были написаны на византийском папирусе; мощи хранились в византийских серебряных раках; легенды и богослужение были восточного происхождения; святых погребали в пеленах из персидского шелка с изображением грифонов из зороастрийской мифологии и охотничьих подвигов иноверных шахов на Иранском нагорье.