Новая массовая культура конца VI века была «средневековой» в собственном смысле этого слова: она двигалась по новым рельсам, питалась новой энергией, ее отмечало появление новой, неантичной восприимчивости. Культура высших слоев общества в эпоху поздней Античности была исключительно литературной. Книга и устное слово были единственными формами культуры, которые интересовали образованного человека: ни один позднеантичный епископ, например, даже не намекнул, что церкви, в которых он проповедовал, были украшены революционными мозаиками. К VI веку литературная традиция скопилась во внушительное наследие, доставшееся от прошлого. Из отцов Церкви добывались «цепи» –
Письменное слово спряталось в раковине. Музыка стала новым языком VI века. Богословские споры полностью зависели от припевов богослужебных песнопений. В византийской литургии развилась драматическая форма. Прежде крест был представлен в позднеантичном искусстве в качестве отстраненного символа – как римский победный трофей или как усыпанный звездами знак мозаичного свода; теперь на него было возложено тело Распятого в духе печальных плачей Великой Пятницы в Сирии.
И, кроме музыки, – это икона. Визуальное изображение, стилизованный портрет, являлось мощным концентрированным символом, понятным для обывателя. Ибо средний человек утратил связь с ученым литературным символизмом, слой которого покрывал общественную жизнь империи. Когда император поместил на монеты традиционного античного крылатого «гения» Константинополя в 570 году, жители провинций были поражены: они думали, что император стал язычником. Что им хотелось, чтобы было на монетах, так это простое и мощное знамение креста. По сравнению с разнообразными полуязыческими атрибутами императорского служения в позднеримском искусстве: консульским одеянием, священнической повязкой, державой с античной крылатой богиней победы – вотивные золотые короны кафолических королей вестготской Испании в VII веке являются эмоциональными символами, концентрированно передающими идею королевской власти, глубоко укорененной в массовом воображении и без какой-либо отсылки к древнеримскому прошлому. В таком же духе византийские императоры VII века напрямую апеллировали к сверхъестественной санкции их правления – ко «Христу Вседержителю» массового благочестия. На монетах Юстиниана II (685–695 и 705–711) император заменяется большим бородатым ликом Христа «Царя царей» – мы уже в другом мире, чем гарцующий старомодный римский всадник монет Юстиниана I.
Иконы наводнили средиземноморский мир. Иконы и мощи – святой Лик Христа в Эдессе, святой Крест в Иерусалиме, икона Девы в Константинополе – стали талисманами империи, ибо они могли быть наделены чудотворными свойствами. Сверхъестественное было «сфокусировано» на их физическом присутствии в сердце христианских городов. Искусство иконы следовало этой тенденции, сосредоточиваясь на единственном священном объекте. Нарядное, роскошное убранство V – начала VI века, горы и дворцы легче воздуха на радужных мозаиках исчезли. Мы остаемся лицом к лицу с фигурой, одинокой на светящемся фоне золотой мозаики. Прозрачная стена встает между этим новым искусством и колеблющимися завесами и бьющими фонтанами придворных сцен Юстиниана в церкви Святого Виталия.