Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э.

Эти действия побудили некоторых описывать Ираклия как первого «средневекового» правителя Византии. В том, что касается действительной политики Ираклия, такое заключение ошибочно. Он был не новатором, а просто консервативным императором, наследником самодержавной традиции Юстиниана, пытавшимся выжать все, что можно, из отчаянной ситуации. Не был и Хосров II «неверным» византийской пропаганды. Он правил с помощью камарильи христианских чиновников. Эти несториане хорошо позаботились о святом Кресте: его захват и перенесение в Персию стали победой одной из партий ближневосточных христиан над своими западными братьями. Не столько сознательные изменения в политике принесла Великая война между Персией и Византией, сколько лишь более остро проявила то положение дел, которое складывалось на протяжении нескольких поколений. Атмосфера в средиземноморском мире была уже иная, чем в середине VI века. Обратим ли мы взгляд на Византию, Италию, вестготскую Испанию или Галлию, у нас будет одно и то же впечатление: путешествующий поездом в конце долгой и медленной поездки осознает, что ландшафт за окном изменился; точно так же и мы, взирая на поколения между царствованиями Юстиниана и Ираклия, можем ощутить появление средневекового мира.

Границы стали жестче. Византийская империя взяла курс на сплоченность и блестящую изоляцию, которая отличала ее на протяжении Средних веков. В 550‐х годах Прокопий еще мог охватить взглядом весь цивилизованный мир; Агафий, его продолжатель, в 580‐х годах ничего не знает о Западном Средиземноморье, но хорошо осведомлен об истории и религии сасанидского Ирана. Кроме того, в труде Агафия деление на «римлянина» и «варвара» расширилось до пропасти, отделяющей христианина от неверного. Прокопий рассматривал Персию с геродотовой объективностью, а для Агафия перс – язычник, «…а как можно заключать договоры с человеком другой веры?»181. Поколением раньше этот шовинизм использовал Ираклий, Византия стала осознавать себя как оплот христианства на Ближнем Востоке: святой Крест в Иерусалиме был Ковчегом Завета, а византийцы осознавали себя не как жители мировой империи, а как избранный народ, окруженный враждебными языческими народами. На другом краю Средиземноморья произошли подобные же изменения, но в ином стиле: кафолические короли вестготской Испании смешали Церковь и государство, они управляли удаленными городами Пиренейского полуострова через своих епископов. В столь замкнутом обществе предательство приравнивалось к безверию.

Ужесточение границ отражает внутреннюю негибкость. После Юстиниана средиземноморский мир стал воспринимать себя уже не как мир, в котором христианство являлось только господствующей религией, но как всецело христианское общество. Язычников не стало среди представителей высших классов, они исчезли даже в сельской местности. Когда эту «занозу» вытащили, нехристиане обнаружили, что они стали изгоями в едином государстве. Иудеи сразу ощутили это: в Испании, в Византии, в Северной Африке они подверглись полномасштабному официальному преследованию и насильственному крещению – принудительной «интеграции» в христианское общество. Средневековая идея «христианского общества», к которому неловко примыкает гетто, сложилась именно в этот период.

Эта перемена – симптом стремительного упрощения культуры. Наиболее важной чертой Древнего мира, особенно в его позднеантичной стадии, является существование жесткой границы между аристократической и народной культурой. В конце VI века эта граница была практически стерта: культура христианина-обывателя впервые стала тождественной культуре элиты епископов и правителей.

На Западе светская элита просто исчезла. Часть сенаторских династий вымерла, и им на смену пришли придворные смешанного германо-римского происхождения; те же, которые избежали вымирания, теперь пополняли епископат. Епископы были более терпимыми к классической культуре, чем заявляли. Но они были очень занятыми людьми. Античный идеал культуры зависел от античного образа жизни, в котором otium – досуг – и степень отчуждения от политики были сущностными. На короткое время с 540 до примерно 580 года ученый бюрократ Кассиодор воплотил аристократический идеал ученого досуга в монастыре, который он основал в своем имении в Вивариуме на юге Италии. Но в следующем поколении ни у одного италийца не было времени для досуга: «Если мы обратимся к светской эрудиции, – писал римский клирик, – полагаем, что в наши дни никто не может похвастаться особой ученостью. Тут ярость варваров воспламеняется каждый день, то вспыхивая, то погасая. Вся наша жизнь поглощена заботами, и все наши усилия направлены на отражение атак отрядов, которые нас окружают».