Кокерделю ночь казалась заколдованной; так сильно хлестал дождь и дико выл ветер. Держаться на велосипеде было совершенно невозможно. Ему пришлось вести машину, пока, каким-то непонятным образом, он не потерял дороги и не очутился в открытом поле. Теперь, когда он опять нашел дорогу, или, вернее, какую-то дорогу, ему все-таки пришлось вести велосипед.
Он шел вперед, стараясь пробраться сквозь бурю и тьму ночи. Разумно-ли, — думал он, — продолжать итти против ветра? Не лучше-ли повернуть обратно? Но его направление было против ветра, а педантичность школьного учителе заставляла его продолжать путь, несмотря на то, что он понятия не имел, где находится и подозревал, что ветер переменился.
Внезапно все его мысли остановились. Что это впереди налево? Что-то высокое, белое, точно исполинский человеческий скелет, раскачивающийся взад и вперед, в такт ветру.
Сердце Кокерделя сильно забилось. Напрягши все мускулы на лице, он направился к страшному видению. Когда он добрался до него, то из-за силы бури и темноты довольно долго не мог разобрать, что это такое: указательный столб со сломанной дощечкой с надписью, качающейся из стороны в сторону.
Для разбитого и усталого Кокерделя эта дощечка явилась важнейшей проблемой. В какую сторону она указывала? Невозможно разобрать надпись, но Кокердель чувствовал, что всякая надпись подойдет ему. Должна же она на что-нибудь указывать, на ферму, поселок или город. Любое из этого, с обещанием отдыха и крыши над головой, в тысячу раз лучше, чем оставаться в открытом поле. Если бы он только знал, куда она указывала, когда была прикреплена к столбу.
Дорога, казалось, шла прямо. Но около столба было что-то вроде поворота.
— Вероятно, надпись относится к нему, — подумал Кокердель, — а то зачем же указывать продолжение дороги?
Рассуждение показалось ему обоснованным и, желая добраться «куда-нибудь», Кокердель повел велосипед к повороту.
Дорога, сперва широкая и гладкая, скоро стала ухабистой и каменистой. С трудом различая сломанные плетни, окаймлявшие дорогу, Кокердель решил, что она перешла в поле, тянущееся на неизвестное пространство. Итти становилось все труднее, но Кокердель настойчиво шел вперед. Внезапно ему показалось, что его настойчивость будет вознаграждена; он заметил очертание дома.
Кокердель был с левой стороны поля, дом же — с правой. Он перешел на другую сторону и наткнулся на дом. Он выглядел угрюмо и неприветливо. Нигде ни огня, ни признака жизни. Налево, сгибаясь под ветром, стоял ряд ломбардских тополей. Заросшая тропинка вела к дому.
Кокердель перескочил через забор и пошел по дорожке. Он остановился, вздохнув; как он и предполагал, дом был нежилым, и, повидимому, уже давно. Большинство окон было разбито, штукатурка обвалилась. Он обошел его, — всюду было то же запустение. Что-то зловещее и страшное смотрело из зияющих окон, как будто за ними таилось недоброе.
Мурашки пробежали по спине школьного учителя, но, выйдя в поле, в самую середину свирепствовавшей бури, он остановился в нерешимости.
Где ему, не знающему местности, бродить в поисках приюта? Глупости! Что он, — малый ребенок, который боится разбитых окон?
Он решительно повернулся и пошел к дому. С трудом перетащив велосипед через ограду, он подвел его к крыльцу; оно было с навесом и защищено от ветра. Кокердель сел, думая немного отдохнуть и переждать бурю.
Он сидел и смотрел в темноту.
— Чего бы я ни дал, — думал он, — за теплую комнату и постель!
. . . . . . . . . .
Вдруг Кокерделю показалось, что в окнах блеснул свет. Он чуть не вскрикнул от радости.
— Как это я не заметил, что в доме кто-то живет?
Он подошел к двери и храбро постучал. Ему необходимо получить ночлег, и, конечно, никто не может отказать ему в такую ночь.
Ответа не было. Он опять постучал. Кокердель еще держал в руках дверной молоток, когда услыхал медленные, шаркающие шаги, идущие, повидимому, по корридору. Какой-то мямлющий гслос произнес:
— Терпение, терпение! Куда так торопиться?
И дверь открылась.
Отворивший оказался старым, но еще сильным и довольно бодрым, хотя совершенно седым, с ввалившимися щеками, сгорбленным человеком. Он держал в руке фонарь. В корридоре другого освещения не было. Старик осветил лицо Кокерделя, и последний заметил, что у него только один глаз, а другой точно заклеен.
На мгновение все это оттолкнуло Кокерделя, но, вспомнив о буре, он сказал:
— Можете ли вы приютить меня на ночь? Я не знаю, где нахожусь, а искать дорогу в такую ночь совершенно немыслимо.
Незнакомец окинул его сердитым взглядом, держа фонарь перед ноет Кокерделя.
— Я даром никого не впускаю. Вы можете заплатить за ночлег? — ворчливо произнес он.
Школьный учитель вздрогнул.
— Я не богатый человек, но обычно плачу за то, что получаю, — сказал он сухо, намереваясь войти.
Тому эта фраза показалась недостаточно убедительной; он заслонил собою дверь, но вдруг порыв ветра, обдавший его холодным дождем, вырвал из него согласие.
— Ну, входите, что-ли, — грубо сказал он и захлопнул за Кокерделем дверь.