Мир против нас

Но затянувшийся сон понемногу отступает. Мысленные самотренинги и внутренние увещевания, коими я увлеклась совсем недавно, не помогают – я не выбираюсь из этой трясины, напротив, все глубже вязну в своей прогрессирующей паранойе и совсем не хочу думать о будущем, так как эти мысли уничтожают меня, заставляя взглянуть на свою жизнь и лишний раз подтвердить свой незавидный статус паразита на перенасыщенном теле земли.

Я не хочу жить так. Я вообще не хочу жить. Но и собраться с духом, чтобы раз и навсегда прервать этот ужас, плавно перетекающий изо дня в день, тоже не могу.

На третий месяц я замечаю покрывшееся пылью зеркало, задвинутое в самый дальний угол темной прихожей.

Из зеркала на меня угрюмо таращилось нечто с длинными неопрятными волосами, впалыми скулами и глубокими кругами под тусклыми глазами. Я трогала пальцем свои потрескавшиеся бледные губы, глядя в эти пустые глаза со смесью жалости и глубокого отвращения, пока вдруг не осознала в полной мере, что вижу собственное отражение. Это не чья-то убогая проекция. Это я. То, во что я превратилась за бесцельно спущенное в никуда время.

Легкий вскрик сорвался с губ, когда я с ужасом отпрянула от зеркала.

Я угасала.

Что ж, учитывая, как я провела эти долгие месяцы, подобное было неизбежно.

Однажды, по обыкновению передвигаясь по коридору к кухне, я случайно наткнулась на высокий комод и машинально потянулась к ручке, выдвигая самый верхний ящичек. Там было несколько тетрадей в клетку и пара простых карандашей; все это я зачем-то взяла с собой и уже на кухне принялась бездумно чертить по бумаге, не вкладывая в свое занятие никаких усилий. В результате получилось что-то непонятное, с вытянувшейся мордой и заостренными рогами. Дети рисуют лучше. Но я вдруг узнала в карандашном наброске Альберта, вздрогнула и быстро разорвала свое творение на несколько мелких частей, а после долго еще сидела в одном положении, без сил уронив голову на ладони.

Я не знала, куда делся брат. Возможно, он вовремя заметил полицейские машины и предпочел покинуть место расправы, однако немногим позже следователи обнаружили догорающий автомобиль, на котором, как они выяснили, все это время передвигался Альберт. Следователи считают, что брат погиб, не справившись с управлением на трудной дороге, но я, памятуя о том, что однажды его уже объявляли мертвым, больше не питаю обманчивых иллюзий. Он слишком хитер, продуман и изворотлив, и если ему в самом деле удалось выжить, Альберт может прийти за мной в любой момент.

Или он уже незримо рыскает поблизости, дожидаясь удобного момента, чтобы нанести решающий удар.

С каждой последующей неделей эти страхи тревожат меня все меньше, хотя и не уходят насовсем. Укрепляют баррикады на задворках памяти, словно готовясь к длинной и сложной осаде, но я уже начала привыкать к их неизменному присутствию и даже почти перестала обращать на них внимание.

А потом я увидела сон. В реальности моего больного воображения я обнаружила себя посреди лесной чащи, укутанной сумраком, а где-то вдалеке раздавались громовые раскаты, информирующие о скором приближении грозы. Рядом со мной неподвижно сидел Глеб. Родной… почти позабытый. Глеб был там, со мной. Мне безумно хотелось к нему прикоснуться, но я не могла этого сделать. Он улыбался, глядя на меня с искренней нежностью, и я выдала неловкую улыбку в ответ, постепенно расширяя ее, пока взгляд мой не скользнул ниже, и я не увидела, что нижняя часть его темного свитера и джинсы насквозь промокли от крови. Тогда я в ужасе протянула к нему руку, лихорадочно пытаясь сообразить, что делать, но Глеб мягко оттолкнул мое запястье, с присущей его голосу ленцой сообщив, что с ним полный порядок и мне вовсе не о чем беспокоиться.

Он был серьезно ранен, терял кровь, но при этом улыбался так, точно сам просверлил дыру внизу своего живота и теперь наслаждался результатом.

Когда я вырвалась из объятий сна от очередного ночного шороха, мое сердце колотилось, как ненормальное. Я все еще чувствовала, как липкая лапа страха сжимает мое слабое горло, перекрывая дыхание. Вытесненный из памяти образ любимого мужчины вновь и вновь всплывал перед глазами, и до самого утра меня преследовали мучительные воспоминания о бесценных мгновениях, проведенных совместно с Глебом. Я вспоминала о нашем спонтанном знакомстве, о бегстве из горящего особняка, о заточении в подвале Тома, и эти образы постепенно вытеснили из сознания все так или иначе связанное с Альбертом и его кровавым возмездием.

Тоска по минувшему прошлому разбавила сильнейший страх.

По моим щекам текли слезы, но я их совсем не чувствовала.