Западу стоит начать с пересмотра своих ошибочных предположений о том, чего хотела Россия после 1991 г. и как экономическая интеграция повлияет на политические связи. Стоит задаться вопросом, что именно не сработало в последние четверть века, и попытаться понять, почему отношения с Россией не сложились так, как многие предполагали и надеялись. После распада СССР многие на Западе полагали, что СССР и Западу мешала развивать продуктивные отношения коммунистическая идеология, которая официально определяла внутреннюю и внешнюю советскую политику. Считалось, что, перефразируя Троцкого, выбросив коммунистическую систему на свалку истории, Россия начнет свой трудный переход к рыночному демократическому обществу и постимперской внешней политике. Появилось множество теорий о возможном протекании этого переходного периода, и западные экономические и политические советники с энтузиазмом ехали в Россию, чтобы запускать программы по продвижению демократии и консультировать россиян на предмет того, как осуществлять экономические реформы и создавать рынок. Даже не обсуждая то, что сейчас рассматривается как ошибки России и Запада в 1990-е гг., достаточно будет сказать, что к моменту прихода Путина к власти в 2000 г. многие россияне считали, что именно эти политические меры и программы Запада привели к хаосу, обнищанию многих и обогащению немногих. Они убеждены, что Запад не выполнил свои ранее данные обещания по оказанию существенной финансовой помощи. Похоже, никто не смог понять, насколько масштабной была задача создать капиталистическую экономику из руин централизованной плановой экономики, которая контролировалась государством в течение 70 лет.
Тем не менее, по мере того как Путин консолидировал свое правление, многим в мире стало ясно, что главной причиной отказа россиян от экономических и политических программ западного образца стало то, что они — русские, а не то, что они были коммунистами. 70 лет назад Джордж Кеннан понял, что коммунистическая идеология усиливала и обостряла свойства традиционного царского правления, но не противоречила им. Коммунизм наложился на многовековое русское самодержавие и персоналистское правление и, если уж на то пошло, укрепил эти традиции. Идеология была средством упрочения власти большевиков, мобилизации общества и втягивания русского крестьянства в современность (что далось очень нелегко). Но со временем она все больше подчинялась традиционному национализму и экспансионистской внешней политике, так что к моменту распада СССР мало кто из членов партии еще верил в догматы марксизма-ленинизма; более того, многие из них были русскими националистами с имперским мышлением. Меньшинство, которое поддерживало Горбачева и Ельцина и считало, что Россия должна стать более похожей на Запад как политически, так и экономически, с самого начала не имело численного превосходства. Недаром Путин любит стоять рядом со статуями князя Владимира и Петра Великого. Путин представляет традиционную, коллективистскую, авторитарную российскую политическую культуру и апеллирует к чувству русской исключительности, которое определяет себя через противопоставление Западу. Понимание россиянами собственной уникальной истории и движущих сил мировой политики сильно отличается от понимания Запада. Это не означает, что Америка и Европа не могут сотрудничать с Россией, но предполагает, что Запад должен осознать, что такое Россия на самом деле, а не то, чем он хотел бы ее видеть.