Мир Стругацких. Полдень и Полночь

– «Парень или дядя»… – пробормотал Иван.

Шутки шутками, а это определение было метким, и к новичку оно подходило лучше некуда. Так-то он нашего возраста, под сорок: эта война – дело взрослых. Но когда ему случалось улыбаться – не просто молодел, а словно бы в парнишку превращался, в тинейджера, прямо хоть мороженое ему покупай… и самим себе тоже, потому что мы с ним рядом, все, точно такими же пацанами делались. Как раз через пару дней, в одном совершенно чудном городке, будто застрявшем во временно́й складке, где нет никакой войны…

Впрочем, это тоже «из потом». А «из тогда» внимание на себя обратило другое: новичок, на тот момент целиком и полностью неулыбчивый, никак не включился насчет позывного.

Хотя вообще-то бывает. я лично знал одного такого: книжный червь, специалист по Мендельсону, реальной жизни за пределами своего уютного кабинета не представлял напрочь и не хотел, а вот когда пришло время – дрался как черт.

Все мы тут его знали…

– Ну вот смотри: со своей семьей, друзьями, одноклассниками ты ведь в Паутине общаться будешь? – терпеливо объяснил Роберт. – Будешь. И не под собственным же именем, правильно? Сам понимаешь… Плюс в нашей базе данных тоже лучше без нужды не светить во избежание. Итак?

Новичок по-прежнему не отреагировал.

– Я, к примеру, Вайда, – продолжил Роберт уже с совершенно ангельским терпением. – Жил во время оно такой режиссер, да пребудут с ним все студии и творческие объединения от «Кадра» до «Аксона» ныне и присно, Omen! Ваня наш – Тахмасиб: тут объяснять, думаю, особенно не надо; ну и Зеннай, Курсант, иже с ним. Игорь – без вариантов Князь. Георгич – Нуси…

– Почему?

– По старой памяти, – угрюмо буркнул не Роберт, а Нуси как таковой. Князь посмотрел на новичка предостерегающе, но тот и не подумал переспрашивать.

– Вот. А Жорди наш Никулау Фелип – ни в коем случае не Филипп! – Микель Леонор Элай… э-э-э… виноват, Элиас Фаусти Дуардо – он Учитель. Самый настоящий, между прочим.

– Ола. – Учитель вежливо кивнул.

– Салудос, – неожиданно ответил новичок. И отсалютовал поднятым кулаком.

Жорди Никулау и так далее нахмурил брови, сосредоточиваясь, потом что-то ему понятное вспомнил, коротко просиял – и опять нахмурился, уже осознанно:

– Не надо шутить с этим, молодой человек. Любая политика отравляет души суетностью, но все-таки есть такая пропаганда, которой даже сейчас не место…

– Ну-ну, благородные доны, – вмешался Курсант, – это потом. Фашисты еще здравствуют, а вы уже сцепились. Давай, боец, определяйся с позывным.

– Барабанщик, – без колебаний ответил новичок.

– …Барабанщик, – договорил Вайда в раструб.

Больше до вечера никто из нас ни слова не сказал. Турбина взвыла – и «Стегодон», переходя в динамический режим, заскользил по маршруту в метре над рельефом.

* * *

Кажется, они с Учителем что-то поняли друг о друге – и это им обоим не слишком понравилось. Несколько дней старались не общаться. Или, может, мне показалось. Из этих дней у нас только один оказался золотым: тот во «временной складке», я уже говорил. Остальные – чернее некуда.

В общем, хороший пулеметчик сверх прежнего штата пришелся очень кстати. И «виперу» он освоил буквально в одно касание, хотя машинка коварная, там же почти сплошь механика; для молодых ребят по их привычке к умному и квазиживому это прямо-таки как в верблюжьей упряжи разобраться. Ну да, к счастью, у нас народ постарше. я вроде об этом говорил уже.

Или это Учитель говорил, по возрасту в отряде самый старший…

Или это Учитель говорит. Прямо сейчас. Не спится ему.

– …Слава богу. Больше не могу видеть мертвых мальчиков. Область знаний не моя, но в современной школе без генетики поведения никак, поэтому… Что?

(Кто-то возражает ему шепотом, даже не вполголоса.)

– …Вот странная идея. Кто вам такое сказал? Тут нужно смотреть по приматам в целом, а у них оптимальный возраст войны обкатан на варианте горилл, это дело «среброспинных самцов».

(Снова тихий голос в ответ.)

– Никоим образом. Опять же: вот странная мысль! Все равно что сравнивать теплое и сладкое. Со времен энциклики Humani Generis уже свыше ста лет протекло, человечество тогда буквально стояло на четвереньках. Вы не слышали? Ну что ж… В любом случае, по моему глубокому убеждению, воевать, если уж приходится, должны они. То есть мы. А не la adolescencia, пускай им даже больше восемнадцати, и la juventud plena, опять же пусть они старше двадцати одного, так что искренне не считают себя мальчиками… Для этих возрастных категорий война – самое неподходящее дело. Вот именно. Вы совершенно правы: в основном они, «молодые взрослые», этим и занимаются все последние… Почему сто? Добрых двести уже лет. Если не двести пятьдесят. Четверть тысячелетия, подумайте только! Потому эта некалендарная четверть и получились… такой. За исключением, согласен. И с этим согласен, хотя… Но исключения только подтверждают правило, вам так не кажется?

(На этот раз собеседник отвечает долго, но еще более тихо. я уже почти нырнул в дремоту, когда вновь прозвучал голос Учителя.)