Читаем Мир тесен полностью

— О-о! Добро пожаловать! — просиял он широким добродушным лицом. — Слава, Фёдор. Заходите! Заходите!

— Мухтар! — обрадовался Слава. Это был тот самый бетонщик, с которым они пили пиво в день его приезда на стройку, тот, что выиграл по лотерее мотоцикл.

Старуха подала Мухтару застиранное полотенце, приветливо улыбнулась гостям и пошла в саклю.

— На экскурсию? — вытирая лицо, спросил Мухтар и крепко поздоровался с ними за руку.

— На экскурсию, — улыбнулся Слава, — а вы знакомы? — кивнул он на Фёдора.

— Еще бы! — засмеялся Мухтар. — В одном звене работаем, в одной бригаде.

Фёдор пробормотал себе под нос что-то.

— Мои, — Мухтар показал полотенцем в сторону покосившейся сакли, — не хотят спускаться на равнину. Говорят, будут здесь до последнего. Я там, внизу, в Красивой долине, дом строю, уже заканчиваю, а мама и дядя всё никак не переезжают. Там у нас целый посёлок вырос, да вы знаете. Водохранилище будет рядом, дороги во все стороны асфальтированные, там не посёлок, а настоящий курорт будет. Все уже перебрались. Нам и материалами и деньгами здорово государство помогло. Фактически мы будем жить в горах, но не в старом ауле, а в городке, где в каждом доме будет и сад, и двор, и все коммунальные удобства. Прошу в гости. Мы сегодня с Фёдором в ночную смену выходим, день свободен. Пришёл проведать своих стариков. Вернее, приехал, — снова просияв, он кивнул на саклю, где в тени выглядывало колесо мотоцикла. — Идет, как зверь, по любому уклону, — подводя гостей к сакле, говорил Мухтар. — Входите, посмотрите, как живут горцы.

Вошли в саклю. Посреди её стояла железная печка-буржуйка у окошка — четырёхугольный стол, покрытый блёклой клеёнкой, венские стулья, на стене висел старый коврик, на другой стене — ковёр побольше и поновее, у этой же стены — большая кровать с никелированными спинками и горой цветастых подушек.

«Не богато живут, — подумал Слава, — и никакой экзотики. Сколько вранья в литературе о горах и горцах, сколько напыщенной выдумки».

Мать Мухтара кинулась вытирать ладонью сиденья стульев, улыбаясь гостям. Её выцветшие, когда-то чёрные глаза светились искренней радостью.

— Дядя работает за аулом, — сказал Мухтар, когда они сели за стол, — он целый день там, а мама один на один с развалинами.

Мать Мухтара не понимала по-русски.

— Хорошо у вас в ауле, — сказал Слава. Мухтар перевел его слова, а потом ответ матери:

— Аллах оставлял это место для себя, а потом решил уступить его нашим аульчанам.

— Да, так у нас говорят, — засмеялся Мухтар, — с трех сторон аул защищен горами, а четвертая, восточная, — солнечная. Зимы у нас почти не бывает, скот всегда на подножном корму, у нас здесь микроклимат. А может на дворе посидим, а? Под деревьями, на свежем воздухе?

Вышли в сад.

Старуха вынесла из сакли ковёр, расстелила его под абрикосовым деревом, кинула на него три большие цветастые подушки. Обед был составлен из душистого овечьего сыра, зеленого стрельчатого лука, кусков вареной холодной баранины и плоского чурека. Мухтар поставил на ковёр бутылку водки.

— Закусим. Вы в первый раз у нас в ауле, у меня в доме, обмыть надо!

— Мы только что ели, — вздохнул Слава, — и водку убери — Фёдор не пьёт, я тоже, тем более впереди рабочий день.

— Так не бывает, — обиженно сказал Мухтар, — я открою…

— Нет, нет, не открывай, — Слава взял у него из рук бутылку и отнёс её далеко в сторону, под ствол груши.

— Так не бывает, — обиженно бормотал Мухтар, — так не бывает.

— Я тебя прошу, — Слава незаметно толкнул Мухтара и подмигнул в сторону Фёдора, — нельзя, понимаешь…

Мухтар многозначительно поджал губы и весело сказал:

— Ну, тогда чайку, чайку, ребята, выпьем! Чай не пьёшь откуда сила? Чай попил совсем ослаб!

За чаем Мухтар рассказывал об ауле. Их двор был почти на самом гребне горы, и весь аул лежал перед ними внизу и был хорошо виден.

— Одни говорят, что наш аул основан пятьсот лет тому назад, а другие, — что во времена Тамерлана. Вон там, на нижнем пятачке, были холодные бани, для стариков, для молодёжи, для детей — отдельно. А вон там был бассейн, его и сейчас видно. Около бассейна всегда стояли парни, а разодетые девушки приходили сюда за водой с кувшинами. Это был единственный повод для встреч. Здесь выбирали невест. Наши люди всегда храбро сражались. Рассказывают, что жил у нас в ауле старик Гаджи, бывший артиллерист имама Шамиля, он так делал: втыкал в землю нож, на него навешивал весы, стрелял из пистолета в лезвие ножа с тридцати шагов, и в каждой чашечке весов оказывалось по равной половинке пули. Вот какие были люди!

<p>XXIV</p>

Большое багровое солнце упало в ущелье, оставив в темнеющем небе светлый радужный след. В последних отблесках дня вспыхнули и почернели высокие деревья на бурой круче, над шумными водами речки.

У самого обрыва на низкой треугольной скамеечке, прислонившись спиной к стволу яблони, сидела мать Мухтара Патимат. Маленькие, глубоко запавшие глаза её, глядели прямо перед собой, высохшие и потемневшие от долгой жизни руки перебирали чётки. Чётки были двухцветные: красный камешек, чёрный камешек, красный камешек, чёрный камешек.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее