Мир тесен

Слава стукнул по кабине. Машина остановилась. Он спрыгнул нечаянно в лужу, выругался, сунул в окошко мягкую потрёпанную рублёвку и остался один на широком чёрном шоссе. Грузовик с молодожёнами свернул к золотистой полосе огней маленькой станции, к поезду, который должен увезти беглецов в известные им радостные края. Слава вспомнил, что маленький Боря влетел той ночью к ним в купе, когда поезд проходил именно эту станцию.

Он снял мокрый плащ. Было душно, и теплое небо, и теплая земля словно хотели обласкать путников. Славе оставалось ехать ещё семьдесят километров. Одна за другой проносились машины. Слава терпеливо голосовал. Наконец затормозил старенький автобус.

— До города? — спросил Слава.

— Давай, — кивнул черноволосый водитель.

Слава с удовольствием умостился на ободранном сиденье у открытого окошка. Впереди него, покачиваясь, дремал худой верзила в лоснящейся рубахе и зелёной фуражке с высокой тульей, рядом с ним сидел мальчик лет восьми. Когда шофер на минуту включил свет, Слава с удивлением отметил, что мальчик держит в руках буханку хлеба, завёрнутую в номер той областной газеты, где напечатан репортаж о митинге строителей — он узнал этот номер по фотографии звена Сени Лысцова.

Гудел мотор, ярко горела в темноте доска с приборами. Спички у Славы намокли, и он прикурил над чёрной баранкой из широких ладоней водителя. Прикурив, не ушёл на свое место, а сел на переднее сиденье, чтобы от скуки можно было поговорить — дорога длинная.

«Алимов был в городе и ночевал в том же номере гостиницы, где жили тогда мы с Фёдором. Мир тесен. В жизни есть какие-то странные, непостижимые законы. Сколько раз я был свидетелем того, как случайность замыкала целые круги и всё выстраивалось в стройную систему.

Алимов молодец! А еще говорят, что сейчас нет сильных личностей. Сколько в нём энергии, как он предан делу, как решителен. Все его девочки поступили в техникум. Я спросил его: «Ты не любишь обмана, профанации, а как же девочки?» Он был готов к этому вопросу. «Есть в жизни моменты, когда человека надо стронуть с места, подтолкнуть, заставить, а дальше он сам пойдёт. Так и с моими девочками. Они должны учиться, но их надо вытолкнуть на поверхность, и я выталкиваю. Шпаргалки — святая ложь, ложь во спасение». «Но ложь не делится на категории, — сказал я, — так же, как и правда». «Может быть, — сказал Алимов, — формально ты прав. Но зато девочки будут учиться. Я их вытяну, я не дам им халтурить, они будут хорошо учиться». Я не спорил с Алимовым, я чувствовал, что ему очень хочется остаться правым».

Чёрная глубокая степь плыла по обе стороны от дороги. Слава спросил у шофёра спички. Закуривая сигарету, взглянул на часы. Золотая стрелка лежала на семёрке. «Целый час сэкономил, — подумал Слава, — автобус только вышел из посёлка». Затянувшись табачным дымом, он улыбнулся в мягкой полутьме этому минувшему, невозвратному часу. Невольно подумал о Боре и его отце Борисе. «Как просто быть хорошим человеком, когда от тебя ничего не требуют. Как просто выказать мужество, энергию и самоотверженность на одну минуту, на несколько часов, даже на несколько дней и недель. И как нелегко, когда беспощадные будни сжимают, словно тиски, и никуда не вырвешься, и никакой надежды нет на то, что завтра всё вдруг изменится к лучшему. Когда Боря лежал в больнице, Борис вёл себя исключительно, казалось, более преданного, более терпеливого отца не найти в целом мире, а теперь сник… теперь он уже чувствует несчастным не столько Борю, сколько себя, будничные тиски не для него, он не в силах их выдержать… А завтра мы с Борей найдём где-нибудь за городским пляжем местечко, чтобы можно было заехать туда на его коляске и половим рыбку, попразднуем. Пусть он подышит морским воздухом, пусть порадуется».

До трёх часов утра Слава кое-как передремал на жесткой скамейке привокзального сквера и, едва посветлело небо, отправился к Боре. Он и выехал с вечера потому, что обещал мальчику встретить с ним рассвет на море, показать, «откуда встаёт солнце».

В четыре часа вся весёлая компания была на берегу: Слава, Боря котёнок Мурлыка и щенок Друг. Белый густой туман стоял непроницаемой стеной у самого берега, воды не было видно, только слышался легкий плеск.

— А где же море? Один туман. Вот да! Так и солнце не встанет, — встревожился Боря. Он вынул из коляски щенка, котенка и опустил их на тёмный от влаги песок. — Пусть идут на разведку. Солнце разведают!

Котёнок и щенок смело скрылись в тумане. С тихим шелковым шелестом набегали на песок невидимые волны, тревожно и радостно пахло морской травой, рыбой, солёной свежестью воды. Щенок отчаянно тявкал, кидаясь на шорох волн — в клочьях стелящегося по земле тумана проскальзывали то его хвост торчком, то нахальная мордочка с испуганными глазами. Рядом неожиданно вынырнула чёрная, зеленоглазая голова Мурлыки с маленькой серебристой рыбкой в зубах.

— Ой, Слава, Мурлыка уже поймал тарашку! — закричал Боря.

— Он подобрал на берегу — волны выбросили.