Мир тесен

В полуподвальной комнате загса серенькая как мышь старушенция (в туальденоровом платье, вспомнилось из «Двенадцати стульев») сделала аккуратную запись в толстой книге. Мы расписались. Старушка выдала нам брачное свидетельство и вдруг строго, без улыбки сказала:

— Поздравляю, молодые люди. Да хранит вас Бог. Странно сказала. Но я подумал, что Бог — в прежние, во всяком случае, времена — имел прямое отношение к заключению брака.

Весь этот августовский день, осиянный нежарким солнцем, мы куда-то ездили, то к Светке на работу в детскую больницу (она работала медсестрой, но сейчас была в отпуске по случаю сдачи экзаменов в мединститут) за какой-то справкой, то с Евдокией Михайловной к глазному врачу, и стояли в очереди за капустой, да-да, в тот день карточки отоваривали капустой. Помню, часа в три мы обедали, Евдокия Михайловна сварила гороховый суп. Потом у меня в комнате занимались биологией. Светка ужасно боялась этого экзамена. Мы проходили билет за билетом, роясь в учебниках и чьих-то чужих конспектах. Иногда я отрывал Светку от науки поцелуями, в надежде, что она вспомнит, что стала моей женой. Но она выскальзывала из объятий и торопилась к очередным билетам — мне это не нравилось.

Вдруг раздались звонки. Кто-то бесшабашно трезвонил у парадной двери. Я помчался по коридору, открыл — и отпрянул. На площадке стоял экипаж нашего катера, возглавляемый командиром звена Борисом Вьюгиным.

— Принимай гостей, — сказал он и с силой стиснул мне руку. — Поздравляю, тезка.

Сняв фуражку и склонив голову с безупречным пробором, он обратился к оробевшей Светке, тоже выскочившей в коридор, с церемонной речью:

— Разрешите от имени моряков Краснознаменного Балтийского флота поздравить вас с выхождением замуж за нашего боевого товарища.

Она и ахнуть не успела, как получила подарок — две плитки шоколада и флакон цветочного одеколона. Мне была вручена зажигалка в виде снарядика. И это еще не все: Дурандин и Дедков выставили на стол бутылку спирта, тушенку в золотистых банках, кирпич хлеба и — чудо из чудес! — кривой зеленый огурец в мелких пупырышках.

Светка сияла, помогая радостно всполошенной Евдокии Михайловне накрыть на стол. Владлена, подобрав обиженную губу, снисходительно улыбалась громоподобным, неуклюжим шуткам нашего боцмана. А когда расселись вокруг стола и электрический свет пал на Светкину белокурую голову, на погоны, ордена и медали, Вьюгин поднялся с рюмкой разведенного спирта и произнес еще одну речь. Он обращался к Светке; по его словам выходило, что она не ошиблась, выходя за меня, потому что я «надежный». Коротко он осветил мой «подвиг», припомнив из газеты фразу «превозмогая боль». Он вогнал меня в краску, но — не стану отпираться — было приятно. Светка под столом нашла мою руку и уколола своими наманикюренными ногтями: дескать, вот ты какой у меня… А Немировский добавил к словам Вьюгина, к характеристике новобрачного:

— Имеет сенденцию заступаться. Хотя и наказывается за нарушение. Но в бою конпенсирует положительно. — И рявкнул: — Горько!

Тут с потолка сорвался кусок штукатурки и угодил как раз в миску с капустой. Светка залилась легким колокольчиком. А Дедков дико заржал было во всю пасть, смутился, стал сдерживать смех, и это привело к икоте.

Светка впоследствии не раз, расшалившись, грозно сводила к переносице шелковые бровки и орала во всю глотку: «Горько!» Но штукатурка не сыпалась больше ни разу.

Не стану подробно описывать свадьбу. В разговоре за столом, как водится у нас, катерников, хохмили и дружелюбно подначивали друг друга. В ту кампанию появилась хорошая песня Соловьева-Седого «Прощай, любимый город» — мы спели ее с чувством, только боцман не пел, и правильно делал, потому что дом наш, хоть и был крепко сложен, но не стоило подвергать его риску. Боцман только дирижировал. А Дурандин вел тенорком, пошевеливая на столе пальцами, словно по кнопкам баяна.

Хорошая была свадьба — поверьте на слово.

Гости уже собрались уходить, вышли в коридор, как вдруг затрезвонил телефон. Мне сразу не понравились настырные эти звонки — и я не ошибся. Звонили из детдома. Неведомая мне ночная тать срочно вызывала Светлану Владимировну.

— А что такое? — спросил я грозно. — У вас наводнение?