Мир, в котором я теперь живу (СИ)

Первый бонус – ты можешь наворотить каких угодно дел, но если придешь в храм и покаешься, бог тебя простит, а значит – наказания за содеянное не будет. Что здорово смахивает на насмешку над самой идеей справедливости. Ну, типа, убил кого-то – покаялся – можешь дальше убивать. Так и хочется сказать людям, которые сокрушаются по поводу отсутствия справедливости в жизни – а чего вы хотели? У вас же несправедливость возведена в ранг религии. Что оно такое, это ваше раскаяние? Разве оно отменит или изменит то, что вы натворили? Матери, похоронившей убитого вами ребенка, от вашего раскаяния – ни холодно, ни жарко. Боль потери, как была – так и останется с ней. Может поэтому в жизни, в реальной жизни – это не работает и никогда не работало. Ну, если ты убьешь кого-то в реальной жизни – тебя будут судить, тебя накажут, и никакой бог тебя от этого не спасет. По сути, в основе религии лежит самый настоящий махровый эгоизм – человека призывают думать о спасении собственной души, все остальное второстепенно. Да если речь пойдет о спасении тех, кто мне дорог – о душе я подумаю в последнюю очередь. И почему-то сомневаюсь, что кто-нибудь что-нибудь сможет сделать с этой моей душой.

Мне вообще кажется, что те, кто создал религию, слишком много на себя взяли, хотя бы потому, что возомнили себя властными над любовью. Ну, а как еще можно воспринимать наущение: «любите ближних своих»? Любить, кого бы то ни было по своему выбору, по своему желанию – невозможно. Невозможно себя заставить полюбить кого-то. Любовь – птица вольная, она выбирает сама, и чихать она хотела на решения, которые мы принимаем. Единственное, на что реально способен человек – это не причинять вреда ближним своим или, как максимум – помогать им. Возникает закономерный вопрос: неужели авторы религии этого не знали? Если знали – почему же тогда потребовали от людей того, на что не способны даже боги? А если не знали, все совсем печально, и возникает другой закономерный вопрос: любили ли они когда-нибудь сами?

Второй бонус – если ты уверуешь в этого бога и будешь соблюдать установленные правила, будет тебе счастье – твоя жизнь со смертью не закончится, а только начнется. Причем – лучшая жизнь! И это тоже для меня странно. Как может быть человеку хорошо, при условии, что он не в состоянии этого осознать? Ну, после смерти мозг разлагается, и мыслить становится нечем. Я вообще считаю, что жизнь, которая тебе дается – это и есть твоя награда, твой шанс на рай. И если ты не будешь ныть и жаловаться, обвинять окружающих в своих проблемах и неудачах, добиваться своих личных целей за счет других людей да по жизни праздновать труса и слабака, рано или поздно – мир признает в тебе свое достойное творение, и все у тебя будет хорошо. Вот только народ у нас над собой не работает (ведь для этого надо себя нагибать, а не других), и никто народу в этом не доктор. Поэтому мир, в котором мы живем, относится к нам так, как мы того заслуживаем, а не так, как нам бы того хотелось, но люди этого даже не понимают. Жестокий он, несправедливый – как же! Может, и жестокий, с этим я не спорю, но справедливый – однозначно. Да и как может быть абсолютно нормальным мир, в котором безумцев провозгласили святыми – носителями высшей истины?

И почему у меня такое чувство – как будто я душу отвела?

Амор уселся на кровать рядом со мной с противоположной от Альдара стороны и проникновенным голосом змея-искусителя проговорил мне прямо в ухо:

- Ну… наверно, мир таков, каким мы сами его делаем, ослепительная?

Я резко повернула голову и чуть не наткнулась губами на его губы:

- Амор… я вообще-то рассказывала о наших земных заморчках – к Альфаиру это не имеет отношения. С вами, как раз, все более или менее понятно – тайное мировое правительство, блин…

Этот чернявый демон вдруг подался вперед, провел языком по моим губам и спросил:

- Сладкий?

- Что… сладкое?

Амор улыбнулся:

- Как что? Блин. Хотя нет – твои губы слаще. Разве с ними сравнится какая-то еда?

Он поймал мои губы губами, по-прежнему, не прикасаясь руками, я же вздрогнула от неожиданности и поплыла – так меня никто не целовал. Этот поцелуй… и в самом деле – как будто был пищей для него. Долгожданной пищей для изголодавшегося. И еще – было в его поцелуе что-то такое… отчаянное? Так целуют перед долгой разлукой – всем сердцем желая остаться. Даже не верилось, что еще вчера Амор ничего не знал о поцелуях – потому что меня целовал виртуоз поцелуев. Изящные пальцы скользнули по моей спине, коснулись шеи и потерялись где-то в волосах… Он был горячим, как адское пламя, этот черноокий альфар, непредсказуемым, как ветер, и в то же время понятным, как очевидная истина, от вдоха до выдоха – родным.