Мир, в котором я теперь живу (СИ)

- Даже интересно – что может грезиться такому, как ты? Небось – что ты облизываешь ее с головы до ног?

Варнак смутился:

- Ну… и это тоже.

Хан задумчиво постукивал Батогом по своей раскрытой ладони:

- Пожалуй, мы не станем ждать, пока пройдет этот год, малыш. Слишком уж мне не терпится посмотреть на то, как ты будешь женщину ублажать. В следующий раз, специально для тебя приглашу служительницу Арайши – кто знает, может, таким образом на свет появится очередное дитя богини?

Взгляд Варнака непроизвольно устремился вниз – Маруз был по-прежнему возбужден, и легкий уншуг (что-то среднее между набедренной повязкой и короткой юбкой – традиционная одежда мужчин аруков) совершенно не скрывал состояния хана.

Маруз ласково погладил парня по щеке:

- Что смотришь, сладкий – приласкать меня хочешь?

Варнак поднял на хана глаза:

- Ты сейчас нуждаешься в этом, повелитель.

- Возможно. Но… как-нибудь в другой раз, малыш. Я тут подумал, что давно не навещал своих жен – слишком давно. Самое время это исправить. Только сначала мне нужно посетить купальни. Можешь, кстати, отправиться туда со мной – спину мне потрешь. Звать кого-то другого почему-то не хочется…

Три дня спустя Маруз смотрел на лежащего рядом с ним все на той же тахте Варнака и не мог себе самому объяснить того, что с ним происходит. Не то чтобы хан был склонен к самоанализу и тем более – к самокопанию, но слишком уж необычными оказались чувства, которые вдруг расцвели в нем, словно какие-то волшебные цветы.

Надо сказать, что последние три дня Маруз провел на женской половине своего родового гнезда под романтическим названием Купол Мира. И дело было не в том, что он никак не мог насытиться жаркими объятиями трех жен, на самом деле, у него не получалось оторваться от самой младшей и самой близкой ему – Зарайны. Нет, хан и раньше замечал, до какой степени они с Зарайной похожи: у них совпадали желания, настроения, им нравились одни и те же вещи, и зачастую, кто-то один вслух продолжал мысль, которая в то же самое время пришла в голову другому. А уж какое удовольствие испытывали они от близости на ложе… Но в этот раз – ощущение было ни на что не похоже. Вроде того: оторваться от нее – все равно, что умереть. Может, причина была в том, что в мимике его младшенькой появилось нечто новое – улыбка? Маруз смотрел на эту улыбку и понимал: убьет любого, кто посмеет стереть ее с лица Зарайны… Это непонятное, пронзительно-щемящее в нем временами как будто даже мешало дышать, так почему же тогда ощущение такое – что он и не дышал до сих пор?

Зарайна, кстати, сама же и помогла мужу от себя оторваться, сказав, что если он проведет с ней больше времени, чем со старшими женами, это будет проявлением неуважения. Они-то, в отличие от нее – рожали ему сыновей. И вдруг на Маруза снизошло озарение – повелитель аруков понял, почему у Зарайны рождались лишь дочери: она была единственной женщиной, в детях которой он хотел видеть ее, а не себя…

Удивительно другое – то же самое непонятное, пронзительно-щемящее Маруз чувствовал и к юноше, чьи густые длинные волосы сейчас перебирал. С единственной разницей – хану не хотелось обладать этим молодым, мускулистым телом. И даже ощутить эти сладкие губы на своем мужском естестве – почему-то не хотелось. Если бы хотелось – то, наверное, три дня назад, в купальнях, он бы позволил себя приласкать. Марузу вообще ничего не нужно было от Варнака, что удивляло – как ниспосланное свыше откровение. И от одной только мысли об этом все его существо переполняло неизъяснимое блаженство. Молодой арук в какой-то момент просто стал для него важен – как может быть важно в жизни лишь то, что придает ей смысл.

Нет, кое-чего ему все же хотелось – прикасаться, гладить, ласкать. Что он и делал, а по мере того, как делал, это пронзительное в нем все больше затрудняло дыхание. В языках Земли, в отличие от языков Альфаира, есть определение для того, что чувствовал хан – Маруз чувствовал нежность. Но это не было нежностью, которую испытывает зрелый мужчина к молодому парню – это была просто нежность. И ни экстаз соития, ни ласки других не доставляли хану столько удовольствия, сколько доставляла неторопливо, невесомо ласкающая совершенное тело лежащего рядом юноши, собственная рука.

Повелитель аруков вдруг почувствовал, что его начинает охватывать какое-то странное возбуждение – член стал твердым, как камень, но разрядки, удовлетворения ему почему-то не требовалось. Хан перевел взгляд на губы Варнака и снова захотел ощутить их вкус, захотел – как захотел бы пить.

Юноша еле слышно застонал, раскрываясь навстречу губам мужчины, и Марузу на миг показалось – вот сейчас он точно от этого задохнется…

- Повелитель… - тихо сказал молодой арук, как только у Маруза получилось оторваться от его губ.

Хан какое-то время молча смотрел Варнаку в глаза, испытывая удивительное ощущение, что смотрит в глаза себе самому – настолько то, что он видел в этих глазах, совпадало с тем, что повелитель аруков чувствовал в себе.

- Маруз, - так же тихо отозвался хан.

- Что?