Мир, в котором меня ждут. Ингрид

– Именно, что он гордился. А гордыня всегда тянет за собой глупость. И по результатам я прекрасно вижу, кто тронулся умом, а кто прозрел. И делал он это сознательно. Не вздумайте себя корить, так вы заработаете себе язву.

– У меня болели почки.

– Неудивительно. Что ж, теперь и мне как лекарю стало много о вас понятно. А потом у вас притупился слух?

– Да он и так у меня был всегда не очень… – Ингрид задумалась, а ведь действительно, она стала ещё хуже слышать, особенно на левое ухо: – Именно! Как вы догадались? Или слишком заметно?

– Почки и уши связаны, но я, разрешите, оставлю этот разговор на потом. Одно я могу сказать точно, теперь вы не будете так много есть.

Ингрид внутренне сжалась: ей казалось, будто её вновь стыдили.

– Ингрид, причина того, что вы так много ели, стала понятна Хельге после вашего обморока перед биатлоном. Таким образом ваш организм… как бы это лучше сказать… укреплял тормозные колодки паровоза.

– Так и это тоже было под влиянием Чумного Доктора?

– И его тоже, конечно. Ваша… кхм… прожорливость… складывалась из трёх факторов: вам надо поддерживать копию, укреплять себя из-за душевных переживаний и, разумеется, из-за демона, который всегда пользуется самыми слабыми местами в человеке. Вам ещё очень повезло, невидимая Длань хранила вас все эти дни.

– Моя прабабушка дала мне святой воды, когда я в деревне на земле слегла…

– Да, я так и подумал, что дали что-то очень сильнодействующее. Прабабушка спасла вам как минимум здоровье. А это уже очень много.

– Знаете, я очень благодарна Хельге, Арти, Сольвейг, Улаву, Эдварду, вам лично, Георгу Меркурию, Феодоре Анисии и всем-всем остальным… Я не привыкла к тому, что меня принимают, а здесь вы не отвергли меня, хотя я очень… неправильная. Не на месте.

– Разве вы считаете, что здесь не ваше место?

– Ну-у-у… – протянула Ингрид, – я даже не знаю… Право… Место человека там, где его ждут.

– Вот вы и живёте в том мире, где вас всегда ждут, Ингрид, – сказал Кьярваль Фолькор.

Но Ингрид продолжила препираться:

– Мне очень далеко до вас, вы слишком все прекрасны для меня. Я всегда ощущаю себя недоделком каким-то. Хельга красивая, Сольвей красивая, Арти красивая, все красивые, а я – нет…

– Красота, Ингрид, это не то, с чем всякий рождается на свет Божий, а то, чему он позволяет в себе расти. Например, кто самый красивый был из мальчиков в вашем классе?

Ингрид задумалась, потому что самым симпатичным она считала Нафана. А вот юношей, в котором проклёвывалась именно мужская красота, был, пожалуй, Улав.

– Ингрид, когда дитя рождается, мать его любит любым. Безобразным, мятым, сморщенным, синеватым или красным. Потом он может расти тощим или, наоборот, походить на мешок муки. Может от природы быть весьма миловидным или, напротив, нескладным. Но то, что каждый делает с собой сам, определит его подлинную красоту. Я знаю многих барышень, которые были так хороши собой в вашем возрасте и так привыкли к ухаживаниям и вниманию, что, позабыв обо всём, очнулись только в свою четверть века, оставшись без всего – без семьи и даже без ухажёров. И, напротив, знаю примеры, когда юные и не очень привлекательные собой девы расцветали лишь в замужестве к тридцати годам, да так, что сердце замирало от восхищения. А потому Ингрид, ответьте мне на вопрос, у какой птицы птенец милее – у курицы, или орла?

– Э… Я орлят и не видела ни разу… А цыплята очень милые.

– Орлята, Ингрид, очень страшненькие на вид, особенно, когда перьями начинают покрываться. Так вот, цыплята милые, но из них вырастают всего лишь курицы и петухи, а из орлят – орлы и орлицы. И вот, Ингрид, я не скрою, что вижу в вас орлицу.

– Э… Но…

– Ингрид, не возражайте. То, чего вам недостаёт, мы восполним. Впереди всё лето, которое вы проведёте у нас.

– У вас? – Впервые за долгое время глаза Ингрид радостно расширились и на лице расплылась улыбка. – Правда?

– Да, у нас, а также в поместье Бьяркана и у Рододендронов… Вы стали очень дороги нам.

Ингрид опустила голову:

– Мне кажется, что вы во мне обязательно разочаруетесь. Все родители моих знакомых на земле сначала говорят, что я хорошая и интересная, но потом я узнаю, что совсем им не понравилась и что всех только бешу.

– Прямо так и говорят?

– Да. Или около того. В лицо мне улыбаются, а так…

– Ингрид, я не удивлён, что Хельга услышала скрип паровозных колодок, когда диагностировала вас. И, Ингрид, запомните: никогда не позволяйте себе чертыхаться.

– А разве я чертыхнулась?

– Вы сказали слово «бешу». Выбросите эти слова! Замените в своей речи их любыми другими, но не произносите слов от лукавых имён.

– Да, хорошо, буду следить за собой. – Девочка коротко вздохнула. – Давайте я пойду собирать посуду, наверняка, пациенты уже поели…

Тут она замерла, увидев ярый взгляд Кьярваля Фолькора. Что не так?

– Ингрид, – медленно начал он, – никогда не называйте раненых пациентами. Ни-ко-гда. Запомните, что раненый, болящий, страждущий – это всегда человек, а не пациент.

– А с этим словом что не так? – робко спросила она.