Мир, в котором меня ждут. Ингрид

– Настоящий целитель – тот, в чьём присутствии уже становится легче, и если для этого надо принести кому-то еды или питья, я сделаю это, – сказал он Ингрид, когда она попыталась отговорить его от помощи. – Каждое доброе дело всегда усиливает вас. Многие достойные лекари стали целителями в первую очередь благодаря милосердию и участию к чужой боли, а не по своим редким талантам.

Ингрид решила запомнить эти слова, тем более, что она всегда ощущала то же самое какими-то тонкими фибрами души. Теперь её догадки были озвучены тем, кто это постиг на собственном опыте. Лазаретная снедь сильно отличалась от той больничной баланды, которой обычно кормят на земле. Всего тех, кто нуждался в лазарете, оказалось около полусотни, и ради них Кьярваль Фолькор примчался в ночи. Аскольд Кристгейр, отец Сольвей, в это время дежурил в другом лазарете – при монастыре, куда поступили оставшиеся раненые по распоряению капитана Харальда.

Пока хоронили погибших, Дзоолог (он тоже трудился всё это время непокладая рук в лазарете) и другие помощники отпросились попрощаться, а семья Лагуна осталась на дежурстве. Ингрид двигало в том числе и любопытство, поскольку она ни разу не видела раненых. Сейчас же ей стало несколько дурно. Одного вида неестественно вывернутого запястья ей хватило, чтобы у неё засосало под ложечкой. Кьярваль Фолькор же с предельным спокойствием и состраданием обходил лежащих на койках и протягивал им еду. Среди них было много знакомых, они здоровались с девочкой: например, Ханна Литера. Она бодрилась, хоть и выглядела слабой. У ножек её кровати сидел немой черноволосый мальчик и гладил мать по ноге.

Тут Ингрид, а она не особо всматривалась в лица тех, кому подавала тарелки, бросила взгляд на девушку, которая лежала на левом боку. Её лицо было вроде бы даже знакомым, но девочка не узнавала его из-за бледности и застывшего выражения. Она смотрела куда-то в пространство, почти не моргая, и не обращала внимания на людей вокруг. Одеяло на её правой руке как-то странно провисало чуть выше локтя.

Девочка протянула девушке тарелку с обедом, спрашивая глазами, будет ли она есть, но та даже не отреагировала. Тогда Ингрид оставила тарелку на тумбе возле койки и предложила ей помочь приподняться на кровати, чтобы поесть. И тут же вздрогнула, узнав в раненой старшую сестру Нафана, Геллу. Та стала поворачиваться, и её одеяло съехало с плеча. Девушка на автомате попыталась перехватить его край, но вместо руки из-под одеяла выскользнула культя до середины плеча. Культя была вся в бинтах, Гелла страшно рассердилась, что Ингрид увидела увечье, и бросила на неё гневный взгляд. Девочка отшатнулась и отошла подальше.

Разнося еду прочим раненым, Ингрид подавленно молчала. После обеденного обхода отец Хельги сказал:

– Ингрид, теперь вы видите, с чем я имею дело. Знаете, я очень горжусь своей дочерью. Она не только обладает редким талантом лекаря, но и любит его. Это очень важно – всегда давать работу своему таланту. Сегодня ночью я вызвал её в лазарет снова, как только приехал сам, и она пришла без лишних вопросов. Обычно я не разрешаю ей снимать ограничитель, чтобы определять болезнь, и она слушает меня. У раненых, конечно, положение сильно отличается от тех, кто заболевает долго и постепенно, но и их тоже надо услышать изнутри.

– Если честно, один раз Хельга смотрела меня без ограничителя… – призналась Ингрид, потому что она очень не любила что-то скрывать, особенно после горького урока с Нафаном.

– Я знаю, Хельга мне писала об этом. Иногда помощь надо оказывать быстро, и, если на весах против врачебной гордости лежит здоровье человека, нужно выбирать здоровье. Поэтому Хельга поступила правильно. Она просто боялась вас потерять.

– Знаете, мне очень интересно узнать, что же она тогда увидела, – сказала Ингрид.

– Хельга мне не написала, что именно увидела, но написала, что услышала. Когда она взяла вас за руки, то услышала звук… – Он замялся, подбирая слова. – Как сказала сама Хельга, «он походил на скрежет тормозных колодок паровоза». Она сначала даже не поверила, что такое может быть, а потом стала особенно внимательной к вам, потому что по-настоящему испугалась за ваше здоровье, Ингрид. А потом перед Пасхой написала мне письмо, что поняла, что к чему, но без подробностей. Я думаю, вам виднее, после какого события…

Ингрид опять смутилась и перевела разговор:

– Кьярваль Фолькор, знаете, когда я оказалась на земле после предательства Нафана… Ой, Нафан, а он ещё здесь? – Её словно ударило током.

Ингрид так озаботилась о Хельге и раненых, что совсем забыла о нём.

– Нет, Нафана перевели в другое место. Не надо его смешивать с теми, кто тут оказался из-за него.

– Это была и моя вина тоже.

– Вас использовали, вы не по своей стали участником действа. Вы же и прекратили его. Все эти люди просто ранены, а не мертвы благодаря вам.

– А покойные?

– Из-за глупости Нафана.

– Не только его, но и моей тоже. Нафан так гордился своим умом и… расчётливостью. А меня укорял, что я очень непоследовательна.