Мир в огне

— Пропагандистский фон. Я приехал сейчас, потому что как только я начну копать под Чистых братьев, меня возьмут под плотное наблюдение. Предательство члена канцлерского совета показывает — крыса-информатор может оказаться в любом месте. На сбор доказательств против руководства секты мне нужно ещё две-три недели. Хорошо бы за это время вы публично осудили и наказали несколько греховных священников. Из тех, кто пользуется своим положением в ущерб Церкви… Вы лучше меня в этом разбираетесь. Мол, нельзя служить Единому и деньгам одновременно. Тогда, как только станет известно, что руководство Чистых братьев занимается вымогательством, контрабандой и наркотиками — я разверну истерию гнева против секты. Говорят о чистоте заветов — а сами грабят доверчивых простаков. После чего последует петиция от приходов к Сберегающим, и к расследованию подключитесь уже вы, мессир. Это я тоже беру на себя.

— Да будет так, — кивнул патриарх. — Послезавтра воскресная проповедь. Вот там я и стану обличать тех, кто забыл, что негоже смешивать заботу о душе, и заботу о мошне.

Столица по праву считалась главным деловым и светским перекрёстком Империи. Слова патриарха разлетелись по стране очень быстро, особенно когда его поддержал митрополит Эллер, во всех остальных случаях — главный противник многих решений кироса Брадана. А через месяц всех встряхнуло новое известие. Тайная канцелярия арестовала руководство Чистых братьев по обвинению в контрабанде и торговле наркотиками. И не каким-нибудь опием: сразу в двух домах, принадлежавших Чистейшим помыслами, нашли тайники с «белой пылью» и «слезами лотоса».

Страна, уже подогретая речами патриарха, взорвалась почти сразу. В столице Братья были сильны, какое-то время им удавалось сглаживать недовольство… Вот только следы замести не получалось. Тайная канцелярия не зря выжидала столько времени, тщательно выискивая каждый, даже самый мелкий грешок. Против неведомого Хозяина сработала его же задумка: чтобы держать исполнителей на коротком поводке, в руководство секты он подбирал людей, моралью не отягощённых. Теперь их всех брали с поличным или при попытке уничтожить улики. Первые несколько дней общественное мнение ещё колебалось. Но во время очередного обыска «был обнаружен» самый настоящий гарем по шахрисабзскому образцу… где всем наложницам не было и двенадцати лет — и плотину «всенародного гнева» прорвало. В своё время привыкшие к сытой и спокойной жизни обитатели столицы легко сломались перед волей «несущих свет истиной веры», теперь же кинулись мстить со всей пылкостью почуявшего безнаказанность труса. Поэтому никого не удивило, что вскоре Великому магистру ордена Сберегающих легла на стол петиция от магистрата Турнейга. А мессир Кетингерн с благословения патриарха объявил о полном запрете Чистых братьев до окончательного прояснения: посланы ли основателям мысли от Бога, или это тёмные демоны нашли способ смутить верующих, заманивая нестойкие души перевранным учением Единого.

Споры о Чистых братьев гремели везде: от лавок до светских салонов. Но Харелт от разговоров старался держаться подальше. Фанатики запросто могли вспомнить, кто стал камешком, вызвавшим лавину — а терять им теперь нечего. Того же самого мнения придерживались и виконт Раттрей вместе с отцом Энгюсом. Мол, раз уж в силу общественного положения наследник лорда Хаттан столицу покинуть не может, лучше побольше времени проводить в загородном поместье. А в остальных случаях отмалчиваться, сразу же давая понять, что рассуждения о вере и Чистых братьях Харелта не интересуют и никогда не интересовали. И тем удивительнее оказалась неожиданная просьба отца Энгюса.

В дом тёти Гэйл Харелт не заглядывал уже несколько месяцев. С тех пор как разругался со своей бывшей невестой — девушка была протеже тётки. Прислугу о ссоре, конечно, уведомили. Поэтому, когда подъехав к воротам Харелт высокомерно бросил:

— Я к мадмуазель Элин. Она дома? Сообщите ей.

Привратник, попытался, было заявить:

— Госпожа сейчас занята и никого не принимает…

Харелт в ответ взорвался гневом:

— Да как ты смеешь, ничтожество! Запомни: меня зовут дан Хаттан, и я сын лорда! С дороги! Можешь не сопровождать, дорогу я знаю. Пшёл!

И потянулся за плетью, будто собирался хлестнуть ослушника. Сопровождавший Харелта Родерик, глядя на спектакль, аккуратно прикрыл рот ладонью, чтобы не выдать себя усмешкой. В доме Хаттанов за подобное хамское обращение привратник вызвал бы пару лакеев, и визитёра вытолкали взашей, не глядя на родовитость. Но у даны Гэйл люди была воспитаны совсем по иному: мужчина втянул голову в плечи и отодвинулся в сторону. После чего шепнул пару слов помощнику, и тот стремглав понёсся к дому.