Мир в руках игрока (СИ)

   Уедет она отсюда, уедет. Пусть пишет потом письма, просит о милости и снисхождении. Не получит ответа. Даже в том случае, если сам к ней приедет. Говорят от любви до ненависти один шаг. Нет, любовь и ненависть разделяют всего две недели...

   Порывистый ветерок пронёсся над головой, колыхнув верхушки искусно подстриженных кустов и редких деревьев, коснулся невесомой рукою её высокой причёски, запутался в волосах и бросил в нежное девичье ушко пригоршню звуков, принесённых им со щепоткой пыли от подъездных ворот.

   Она услышала цокот копыт. К ним приехали гости.

   Так как тётушка ещё ранним днём уехала за новым ворохом слухов к своей лучшей подруге, встречать гостей придётся ей. С замирающим от волнения сердцем - а вдруг это он? - она, предупреждая появление спешащего объявить о приезжих дворецкого, пошла им навстречу.

   Это было весьма омерзительно. Курандо просто коробило от осознания той роли, которая ему отводилась. Он чувствовал себя сводником. Да он собственно, им и был. И понимание этого делало его колючим и раздражительным.

   Он не сдержался и зло накричал на замешкавшегося слугу, слишком долго возившегося с запором ворот.

   Уловив на себе удивлённый взгляд Морица, Курандо подумал, что надо взять себя в руки. Нельзя дать ему почувствовать свою слабину. Надо себя контролировать.

   Это был граф Барл, сослуживец и лучший друг её покойного отца - ещё издали она услышала его громкий голос. Он был вздорным человеком с тяжёлым характером, но также он являлся преданным другом и верным товарищем; её отец о нём много писал и когда он погиб, Барл приехал к ней, чтобы поддержать её в горе. Отец очень ценил этого человека и... и она тоже. Правда, иногда он её пугал. Особенно в последнее время.

   Барл приехал на этот раз не один. Рядом с ним находился ещё человек. Увидев его, она остановилась, даже не сумев огорчиться, что это не Серж.

   Человек был среднего роста. Худощав, но крепок и жилист. Коротко подстрижен, что казалось непривычным для глаза. Одет - просто, но со вкусом. В его костюме более чувствовалось влияние юго-восточной моды, чем столичной, склонной к чрезмерной пышности кружев воротника и манжет. У этого человека явно был вкус. Хотя это выдавало в нём провинциала, так как в метрополии такого понятия, как хороший вкус, не существует.

   Подойдя ближе, она разглядела его лицо. Что-то в нём ей показалось знакомым. Однако когда он заговорил, она поняла: нет, она никогда раньше его не встречала.

   Речь незнакомца оказалась учтива и изобиловала старомодными оборотами, в ней улавливался лёгкий акцент, едва заметный и неопределённый, из-за чего становилось совершенно невозможно определить, кто он: иностранец или просто приезжий из очень далёкой провинции. Эта загадка столь её заинтриговала, что она не обратила особого внимания на то, что он заговорил первым, хотя это было вопиющим нарушением этикета и говорило о недостатке манер. Прежде чем обратиться к незнакомому человеку, следовало дождаться пока тебя ему представят и отрекомендуют.

   Этим, собственно, и занялся вовремя вмешавшийся граф, чем-то весьма недовольный: то ли поспешностью своего компаньона, то ли нерасторопностью слуг у ворот.

   -Изабель, позвольте вам представить моего друга Морица. Он недавно приехал с Восточного побережья и ещё не вполне освоился с местными обычаями... Это, я думаю, его извиняет... - граф был чем-то взволнован. Его речь, обычно гладкая и уверенная, выдавала, что на душе у него неспокойно. Глаза графа бегали. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. - О вас я ему столько рассказывал, что представлять вас ему, я думаю, не имеет особого смысла...

   Возможно, слова графа и вызвали бы у неё удивление, если бы не глаза его друга Морица, то пылающие необычным огнём, то искрящиеся синим льдом. Глубокие, необычные, гипнотизирующие.

   Незаметно граф удалился в сторону, воспользовавшись каким-то ничтожным предлогом, и вскоре вовсе скрылся из виду.

   Она словно ничего не заметила. Мориц был прекрасным собеседником. Он почти ничего не говорил, зато умел слушать, и его редкие вопросы и комментарии проникали в самую душу, растапливая лёд недоверия и пробуждая симпатию и откровенность. Она, сама не зная почему, посвятила его во все свои беды. Она говорила, говорила, а он её слушал и, вроде бы не меняясь в лице, становился угрюмей и злее, не теряя, впрочем, своей привлекательности.

   Непростой человек. Не обычный. Чем-то он был ей знаком. Но чем? И когда память открыла калитку забывчивости, она чуть не задохнулась от ужаса, когда поняла, кто стоит перед ней.

   Курандо предпочёл умыть руки. Это не для него. Уж чего-чего, а такую роль он играть не хотел. Да и не умел. Ему не нравилось, что его используют таким образом, хотя разумом понимал, что это смешно. В прошлом он совершил немало убийств и преступлений, и, честно говоря, не испытывал по этому поводу особых угрызений совести. Да и таких сильных по накалу чувств он, творя те деяния, не испытывал. Почему? Кто его знает.

   Может быть потому, что к общей палитре эмоций не примешивалась краска стыда.