Мир в руках игрока (СИ)

   Очень странно. Убивать, обманывать и предавать он не стыдился, и, закрывая глаза на грабежи и насилие, не ощущал чувства вины. Он сам в своё время много шалил и творил такие вещи, какие не в состоянии представить даже самое пошлое воображение, но теперь, почему-то (почему? может быть, исчерпал сам себя и пресытился, подряхлел, состарился духом и стал сердобольным?), он не мог успокоиться. Словно какая-то маленькая соринка попала в глаз и покалывала, против воли вызывая слезу, раздражая и будоража. Так порою бывает. И за самыми толстыми стенами случайная стрела, пущенная нетвёрдой рукой, наугад, сумеет достать закованного в доспех из стали и собственной самоуверенности, умудрённого годами и неверующего в слепой случай солдата.

   Курандо ушёл. Он не мог смотреть, как преображается Мориц, превращаясь в нечто среднее между животным и человеком. Мориц был хищником.

   И любовь его была хищная. Как любовь голодного пса к свиной отбивной.

   Урчанье в желудке. Клыки наизготовку. Слюна изо рта. Как это всё отвратительно! Курандо не хотел этого видеть. Он вернулся к воротам и, так как хотел по возвращении Морица без лишних проволочек побыстрее уехать, приказал вывести назад уведённых слугами лошадей. И приготовился ждать: час, другой, может быть, до позднего вечера. Но, к его удивлению, Мориц пришёл минут через двадцать, молча сел на коня и резко и зло приказал распахнуть пошире ворота.

   Курандо не осмелился спросить, что произошло, но Мориц сам, повернувшись к нему, произнёс:

   - Я не знаю, что вы задумали и что происходит, но я хочу, чтобы она была счастлива, и ты, хочешь того или нет, мне поможешь. Где квартируется 17-й полк? Я хочу видеть этого чёртового Сержа.

   Курандо почувствовал, как сердце в его груди нервно дёрнулось и, провалившись в преисподнюю и уколовшись об вилы чертей, скользнуло обратно.

   Невероятно. Такого никто не ожидал.

   Заглянув Морицу в глаза, Курандо увидел в самой глубине тёмных озёр боль человека, желающего любить, но не умеющего, в течение целого тысячелетия жившего войной и только войной. Грубый, жестокий к врагам человек оказался уязвим перед обаянием девушки. Симпатичной, но не такой уж особенной; слабой, хрупкой и беззащитной. Мориц видел слишком много трагедий, сам творил немало зла; тысячу лет назад душа его дала трещину - и теперь он боялся повторения старой истории.

   Любить очень сложно. Особенно когда жестокость является твоей основной сущностью - и Мориц, как ему кажется, нашёл для себя выход. Проще сделать шаг в сторону и скрыться в тени. Проще обустраивать чужое счастье, потому что оно не твоё. Все мы не знаем, когда дело доходит до выяснения истины, что нужно нам для установления в душе полного счастья, но нам всегда кажется, что мы знаем, что нужно другим.

   Охрипнув от ощущения непоправимого, Курандо, взгромоздившись на лошадь и едва успевая за Морицем, пробормотал:

   -Ты не хочешь её взять?..

   Мориц обжёг его чёрным взглядом, очень похожим на ночь, скрывающую в своём чреве, первобытное зло: обидчивое, метательное, непредсказуемое.

   -Я не собираюсь вмешиваться в её жизнь. Я хочу, чтобы она просто жила. Спокойно, долго и счастливо. И будь я проклят, если это будет не так.

   Они уехали. Не попрощавшись. Оставив позади удивлённую и смущённую их визитом Изабеллу.

   Оба молчали. Мориц был хмур. А Курандо ехал с отчётливым чувством, что тишина, плотным сгустком обступившая их, является вестником приближения сильной грозы.

7

   Было без десяти девять вечера. Мориц сидел в библиотеке. В руках он судорожно сжимал потрёпанный томик стихов. На душе скреблись кошки. Было настолько тошно и отвратительно, что он впервые за последнюю пару месяцев подумал о самоубийстве.

   Подумал не как о действии, а как о каком-то абстрактном символе. Олицетворяющем синтез раскаянья и окончания жизни.

   Он - как исконное зло. Одно его присутствие убивает. Одно лишь его дыхание отравляет. Если бы он мог искупить сотворённое им зло своим уходом из жизни, он бы ушёл. Тихо, без проклятий, спокойно и мирно.

   Он сидел в темноте. Его побелевшие от напряжения пальцы, как когти хищной птицы, вцепились в видавшую виды книгу. Как в спасательный круг. Как в соломинку, не дающую утонуть в море вины, подогретом безумием.

   Он сидел и видел кабак, душный, переполненный винными испарениями и запахами потных тел. Крики пьяных, беззлобная перебранка, визги шлюх, стук костей и звон бутылок о края наполняемых кружек плотным шумовым фоном обволакивали всех присутствующих.

   Перед ним сидели трое, в кавалерийских мундирах и пьяные в дым. Один из них был "переписчик". Его Мориц почувствовал ещё до того, как обнаружил, где он сидит. Оглядев кабак и внимательно изучив всех присутствующих, Мориц решил, что Серж - это кто-то из этих троих. Ещё до того, как он об этом спросил, неприятное, посасывающее под ложечкой чувство подсказало - к то именно.

   -17-й кавалерийский? Кто из вас Серж Десерский?

   Из-за стола поднялся блондин. Едва держась на ногах и не сводя с Морица голубых, поблёскивающих в свете чадящих светильников глаз, с трудом ворочая заплетающимся языком, он спросил: