Мир вашему дому

Заур смотрел в большие черные глаза Клары и вспоминал ту девочку, что, опуская голову, всовывала монету за щеку и ныряла в дыру в заборе. Еще один случай врезался в его память, но вспоминал о нем Заур со стыдом. В один из выходных дней он выбрался на первую свою заграничную рыбалку. Он прошел мимо буйвола, что лежал в воде, спасаясь от мух, и сонно следил за берегом. Казалось, из воды торчат рога и меж них плавает пара круглых глаз. Заур кинул рюкзачок на землю, снял туфли и с наслаждением ступил в воду. На пригорке, будто из-под земли, выросли ребятишки, на младших не было даже набедренных повязок. Они внимательно наблюдали за чужаком. Заур по опыту уральских рыбалок решил прикормить рыб и высыпал в воду из полиэтиленового мешка сухие куски хлеба. Мальчишки сорвались с пригорка и один за другим кинулись в канал. Заур растерянно смотрел, как мальчишки выбираются на берег и поедают хлеб. Видимо, они решили, что иностранец забавляется с ними. Заур вытащил из рюкзачка припасенный ужин, поделился с ребятами, но рыбачить ему расхотелось.

Заур вечерами ходил в библиотеку и читал книги об этой азиатской стране. Многое он понял сам, о многом узнал из бесед с чернобородым и советскими коллегами…

…Они оставили лодку внизу и поднялись на высокий, поросший сочной травой берег. Редкими островками вздымалась вверх густая жгучая крапива. Влево и вправо вдоль воды разбегались двумя правильными рядами высокие бледно-зеленые тополя.

Заур собрал сухие ветки и начал раскладывать костер. Сазида с дочкой ушли к ближней горе. Вернулись они не скоро — Заур успел вскипятить чай в ведерке. Обе несли в руках букеты душицы и зверобоя. Лицо Сазиды было усталое, но счастливое. Она улыбнулась Зауру из-за плеча дочери.

Клара опустилась на колени и, улыбаясь, разложила на куртке букет свой и матери. Заур взглянул в оживленное лицо, вспомнил сетования Сазиды: «Живем в селе, а ничего не видим. Дочка трав не различает. Вдвоем же не уйдешь в горы…» «И дочерям, видать, отец нужен не меньше, чем мать», — подумал он.

Клара пить чай отказалась и ушла побродить по лугу. Она медленно удалялась и вскоре пропала в высоких травах.

Сазида провожала взглядом фигурку девочки долго, пока могла видеть ее.

— А ведь здесь ее родина, — сказала она, поворачиваясь к Зауру и поправляя на коленях платье.

— Где это здесь? — оглянулся вокруг себя Заур, пытаясь хоть по каким-то признакам обнаружить следы жилья.

— На этом лугу стояла наша деревня, — Сазида привстала. — Назывались мы отделением совхоза. Весной и осенью мы не могли выбраться в район и сидели тут, как в норе. Дети не ходили в школу. Места тут, сам видишь, чудесные, но глухие. И люди побежали в большие села. Когда Клара осиротела, мы с ней двинулись в Ак-Тау. Заур, ты никогда не спрашиваешь про мою жизнь, про Клару. Неинтересно?

— Если хочешь — рассказывай. Не хочешь — я никогда не спрошу.

— Думаешь, Клару нагуляла?

— Да наверное. Не сама же она пришла…

— И у меня, Заур, была своя жизнь. Не такая, как эта поляна теперь, пустая да крапивой поросшая. Я приехала сюда после окончания финансового техникума и почти сразу, уже осенью, замуж выскочила. Если б он был урод, или пил, или гулял — мне бы больше повезло. Мой муж оказался по-настоящему жестоким человеком. Он никого не трогал, но деревня его боялась. И ростом-то муж был невысокий… Он меня ни разу не ударил за все пять лет, говорил со мной тихим голосом, но у меня сжималось сердце, когда я смотрела в его глаза, поджатые губы, они у него тоненькие были, в ниточку. Но он редко показывал свой характер, старался сдерживаться. Только я все равно чувствовала, что он злой, жестокий человек. Наверное, потому у нас долго не было ребенка. Когда наконец Клара появилась, я боялась одного — чтоб девочке не передался отцовский характер.