Миракулум 2

- Я попросил вас присутствовать сегодня здесь из-за послания Лаата. Первосвященник не здоров, и путь сюда растягивается из-за вынужденных остановок и долгого отдыха. Мы ожидали его, а прибыл гонец с письмом, и содержание несколько туманно и настораживает. Изволите ли вы объяснить некоторые просьбы вашего отца?

В руках Илиана появилась тонко свернутая трубочка пергамента, и уже барон, развернув ее и вскинув брови, прочел:

- "Не дозволяйте ей быть свободной. Заточите под всеми запорами в самом глубоком колодце или подвале, приставьте охрану и догляд, ни на миг не оставляя одну. Сомкните руки и ноги кандалами, спеленайте тело холстом и веревками. Если вы не сделаете этого, моя дочь вновь сбежит - просочится как вода сквозь трещины камня, ускользнет песком через пальцы, или растает туманом".

- Как жаль, что обида родителя так сильна. Он не удержал меня у себя, и потому думает, что прочие мужчины также слабы как он. Лаат узнает вас и поймет, что мне не будет более надежной охраны, чем ваш темперамент и сила духа. Не стану лгать, барон, что пылаю к вам страстью и стану хорошей супружницей. - Тут я вспомнила слова Красдема и обернула их в лесть Эльконну: - Вы дразните во мне что-то дикое и древнее как в звере, я хочу быть рядом с вами, как волчица рядом с волком. А силой меня не удержать, это правда.

- А если я последую совету и прикажу вас связать и бросить в подвалы? В путах вы заговорите иначе, чем сейчас?

- Я позволю себя связать. Но только если это сделаете вы в нашу первую брачную ночь.

Илиан сопровождал меня до самого выхода на площадь. У двери, внизу лестницы баронских палат, он огляделся, грубо схватил за руку и задержал. Я не успела коснуться и створки.

- Вы лгунья, Рыс! Вы столь искусная лгунья, что теперь я не могу сказать - слышал ли я хоть одно искреннее слово за все ваше пребывание здесь? Обманывают и ваши слова, и ваша улыбка, но кажется взгляд вы не в силах заставить играть по прихоти мысли.

- Вас? Никогда! В день откровения я призналась, что Крыса, так почему теперь вы изумлены? Отпустите мою руку...

- Что под повязками?

- Отпустите!

Он прижал меня к двери и силой стал срывать с запястий льняные обмотки, которые почти по всей длине прикрывали рукава платья и не вызывали любопытства у барона. Но Илиан помнил о моей маленькой тайне и, к счастью, кинулся оголять их, а не шею.

- Откуда эти ожоги?

- От пылких любовников. Не будьте наивны, Илиан, я прошла войну и давно не юна. Неужели вы думаете, что воительница Сорс смогла себя сохранить и не познала жестокости и насилия? Неужели вы думаете, что я смогла раздобыть карты и продержаться столько лет в стане врага, не солгав ни разу?

- Вон!

Юбка служанки мелькнула и все звуки совсем затихли, оставляя нас у двери одних. Если свидетели сцены и были, то лишь на слух притаившейся челяди.

- Пустите меня...

- Отпущу. Только когда услышу ответ - отчего ваш взгляд сегодня стал глубоким, как море? О чем или о ком вы задумались так, что я увидел не отражение, а глубины? Счастливые, искренние, полные до краев чувством?

- Или вы разожмете пальцы, или я прокляну вас.

Илиан внял угрозе, но не сразу, а выждав еще. Освободившись, я выскочила на площадь, прижимая к животу руки, чтобы удержать ослабленные повязки. В комнате не было воды, а после всего мне хотелось одного - умыть с лица и ладоней то незримое и липкое, что осело на коже. На душе и в чувствах, но отмыться заново хотелось телом!

Дверь в купальню была приоткрыта и я надеялась, что там никого нет. Но едва приблизилась, различила тихий голос служанки, напевавшей себе что-то за работой. Шершавые звуки половой щетки, плеск воды, и почти мурлыканье песни, которую девушка пела сама себе от радости уединения:

Тянут вниз холодные глубины,

В сотни раз сильнее мощный шквал.

Тот поймет отчаянья причины,

Кто хоть раз со штормом воевал.

Хочет - разобьет его о скалы,

Хочет - уведет в водоворот,

Будто бог морей имеет право

Утопить любого, кто живет

На его волнах, кто дерзко смеет

Не сдаваться вопреки всему,

Быть сильнее духом и смелее, -

Плыть, дышать, и не идти ко дну.

Я закрыла лицо руками и тихо заплакала.

Глава семнадцатая

Котта вернулась на свой пост, и в следующие два дня мне не довелось перемолвиться со служанкой или швеей ни словом, кроме необходимого. Свадебный наряд еще не примеряли, а платье для приема оказалось почти готовым. Золотые руки женщины и помощниц справились с капризным и дорогим шелком так, что даже я невольно прониклась чувством красоты изделия.

Опять же я проводила время с книгами, за неимением иных занятий. Это позволяло сгладить муку ожидания, но только в первые часы ум увлекался и освежал знания языков, а после все чаще и чаще я не вникала в строки, задумавшись о своем или превратившись только в слух. Прибывали гонцы, уезжали обратно. Слуги замка подготовили соседние гостевые комнаты и занимались баронскими палатами, из своего окна напротив я видела, как открывали в них окна приемных зал, как стряхивали пыль, как таскали туда и обратно ведра, метлы, скребки и корзины с новыми свечами.