Миражи искусства

– Все подальше, – видишь? Говори…

– Кто у вас Прохоров?

– Говори тише… Зачем он тебе?

– Нужно ему… передать…

– От тебя?

– Нет.

– Странный ты сегодня.

– У нас задержали бамовца. За ним могут приехать конные…

Веналий будто и не придал этому значения. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он смотрел мне прямо в глаза, неотрывно, пристально. Только по этому взгляду я мог предположить, что внутренне он сжался, напрягся. Так бывает, когда чувствуют угрозу…

– Ты – от него?..

– От него.

– Толковал с ним?

– Да.

– Один?

– Один на один.

– Что же?..

– Сказал, что он Фёдор Прохоров.

– А что просил передать?

– Дядь Веналий…

– Что?

– Нужно только ему.

– Да нет его здесь. Вернули на шахту. Можешь через меня.

– Я обещал…

Беседа затягивалась, и вовсе не ко времени. Веналию нужно было уходить по делам.

– Я не неволю, – сказал он. – А ты как знаешь.

– Дядь Веналий…

– Делать, брат, нечего. Передать-то всё равно надо бы… Фёдору, видно, плохо?

– Плохо. Он жаловался, что болен.

– Вот что, – будто спохватившись, Веналий дотронулся до моего плеча, осмотрелся по сторонам. Его взгляд в момент изменился и теперь указывал на крайнюю озабоченность положением. – Мы ведь с тобой друзья?

– Ну да.

– Я хотел бы, чтобы ты мне доверился.

– Дядь Веналий…

– Ну вот что. Сейчас я тебе отдам, и ты быстро спрячешь. Недалеко. И скажешь мне сразу – где. – Он тут же завернул за одну из палаток и почти сразу появился оттуда, прижимая к бедру тряпочный свёрток. Протянул мне: – Это пистолет. Быстрее же! Лучше вон туда…

Холодная дрожь охватила меня. Я не то что пистолета никогда раньше не видел открытым, без кобуры, но и желания видеть его, а тем более как-то обращаться с ним у меня не возникало. Через тряпицу холодноватый металлический предмет давил мне ладонь. «Что если он выстрелит у меня в руке?»

Страх сковал меня…

– Ну же!.. Они и сюда могут приехать!.. Начнут искать…

Как одержимый я сорвался с места, добежал до кустарника. «Надо, чтобы дальше, ещё дальше!» – подгонял я себя, словно за мной уже кто-то гнался. Ещё я успел подумать, что предмет, завёрнутый в тряпку, хранился, вероятно, в ближайшей, даже, может быть, остриженной кочке: подрезают не на всю окружность её верх, отваливают и, положив вовнутрь что надо, снова приваливают – можно по ней ходить, топтать её, садиться на неё, но – кочек много, ни за что не найти спрятанного кем-нибудь, кроме спрятавшего, разве что с собакой…

Найдя сильно обросший травою камень, я отвалил его и уложил свёрток в углубление открывшейся ложбинки под ним. Затем снова привалил, поднатужился, вжимая в прежний след. Осмотрелся. Вроде всё как должно. Прикрывавшую траву не замял, и место наружно не могло казаться подозрительным. И, не успев даже подумать о том, что так и не видел ужасавшего меня пистолета, понёсся к Веналию.

Объяснил ему: вон там, рядом с двумя молоденькими дубками камень в траве, а рядом напротив берёзка, тоже молоденькая; на камне сверху две неглубокие продольные трещинки; сам камень сероватый, по форме как вытянутая большая сковородка…

– Ну, его теперь и через сто лет нетрудно будет найти… – Веналий улыбнулся, довольный такой моей прытью. – Теперь откройся и ты. Если я тебя выдам, то выдавай меня и ты – кому хочешь…

Так завершилось моё приобщение к ещё одной и ещё более страшной тайне.

Я уже не мог не открыться и при этом знал, что наша с Веналием дружба установилась окончательно.

Весть от Фёдора обескуражила его. От напряжения, с каким он ожидал её от меня и которого уже не утаивал, он покраснел, занервничал; в его голосе я почувствовал дрожь. Сокрушённо покачивая головой и о чём-то раздумывая, он сказал:

– Уже точно не выйдет. Каково брату-то, Прохорову. Обязательно ему сообщу, не беспокойся… – И, давая понять, что разговор о тайнах окончен, спросил: – Сейчас ты в село?

– Да. Меня хватятся. Может, успею, как уводить будут…

– Если успеешь, не суйся близко, но постарайся всё запомнить. Хорошо?

– Угу.

– А на рисование придёшь?

– Надо?

– Скоро нам уезжать. Приходи…

– Нечего ему тут делать! – Чей-то резкий искусственно-басовитый голос прозвучал где то сверху, огорошив нас неожиданностью. Его сопроводило хрипящее, удушливое, свирепое рычание натренированной собаки. – О чём толкуем?

– Да вот – малец; он из села; ко мне прибегает, – сказал Веналий.

Я поднял голову. Шагах в четырёх над нами сидели в кожаных сёдлах на двух высоких упитанных иноходцах люди в незаношенной униформе близкого к армейскому летнего образца с погонами на гимнастёрках – энкавэдэшники. Через плечо у каждого висела винтовка, а сбоку, на портупеях, заметно оттягивая вниз поясные ремни, торчало с одного бока по кобуре с револьвером, а с другого – по кожаному патроннику. И каждый, будто играясь, вертел в кулаке подобранной к рукоятью плёткой. К передней луке седла одного из верховых тянулся поводок от ошейника, плотно облегавшего мощную шерстистую шею кобеля-овчарки.

Зайдясь в устрашающем лае и привстав на задние лапы, волкодав норовил дотянуться до нас.