Миражи искусства

Трудно было судить, в какую сторону и как далеко могли бы распространяться эти наши скрытые даже от самих себя, но проникавшие сквозь нас отношения с элементами искренней уважительности. Тем не менее они уже были явными, и теперь мы оба хорошо знали об этом. Их наличие выражалось хотя бы в том, что алкоголик, передав долг, не захотел даже намекнуть на возможную необходимость нового займа ему, которая могла последовать едва ли не через какой-нибудь час-другой; что он был как бы твёрдо уверен: я не откажу ему; я же, в свою очередь, готов был снова и сразу дать ему в долг как только он попросил бы меня об этом. «Таковы мы как личности, – пробовал я рассуждать, поддаваясь обаянию минимально уяснённого. – Их постижение вряд ли когда удовлетворяет наши запросы. Но хорошо уже, если нам дано хотя бы на чуток придвинуться к ним, познавая их. Очутившись ближе, понимаешь больше…»

И тут я вспомнил, что человек, только что переставший быть моим должником, и по виду, и по манере говорить и рассуждать нисколько не походил на выпивавшего и тем более на пьяницу, каким я, видя его раньше очень редко и то издали, в основном же со слов многих жильцов нашего дома, доверяя им, считал его. Заморённый, уставший, огорчённый – да; в остальном же обычный, как то говорят о выпивающих лишь иногда. Скажу ещё больше: точно то же я наблюдал и в нашу с ним первую встречу да как-то не соизволил придать хоть какой-нибудь вес этому странному своему упущению.

Дни проходили за днями, и то доверие, которым мы взаимно прониклись в отношении друг друга в самом начале, не только не истаяло, но и возросло. Учитель географии несколько раз брал у меня в долг, и столько же раз исправно возвращал.

Мы договорились, что, если ему потребуется, он может находить меня у гаража по вечерам, когда я ставлю машину после поездок по городу или в районы. Гараж был в какой-то сотне метров от дома. Я не торопился уйти оттуда, закончив свои дела.

Хорошо было чувствовать медленно спадавшую усталость онемевших за день мышц, перекинуться парой фраз с кем-нибудь из приятелей, также ставивших здесь машины в соседних боксах. Владимир Петрович, казалось, менялся на глазах. Я, было, начинал подумывать, что вот ведь как хорошо всё пошло, может, он наберётся воли и растопчет, искоренит свою пагубную привычку. Как бы изменилась его жизнь!

Одно вот это выпрашивание денег с последующей отдачей, одно это каких стоит моральных трат и усилий. Я ни разу не заводил с ним разговора на эту щекотливую тему. Уже можно было от души радоваться хотя бы тому, что получалось. Наречённый алкоголиком, учитель приобретал облик приличного и доброго человека.

Но однажды мне пришлось глубже рассмотреть наши с ним отношения и не на шутку встревожиться его состоянием. Я что-то чинил и чистил в подкапотной части, когда Солодовников появился в проёме гаражных ворот. Он принёс взятый долг, и, как всегда в прежних таких случаях, смотрелся уже в привычном для меня слегка приподнятом и раскованном виде. Был, как я считал, удобный момент, чтобы разговорить его о том неясном и почти таинственном, державшем его, что называется, на поводке.

– Мы с вами уже достаточно знакомы, – сказал я, – могу я спросить вас, из-за чего вам нужно пить? Почему вы не решитесь бросить?

– Да, разумеется, я не собираюсь ничего скрывать, – начал он обстоятельно и ровно. – Однако раньше, когда я пытался кому-нибудь говорить об этом, надо мной смеялись, и мне становилось обидно. Надеюсь, что когда я начну говорить с вами, такого не произойдёт. Хотя – не знаю…

Объяснение, перетекавшее в некое условие, которому я должен следовать, было совершенно уместным.

Каких-нибудь пять минут назад ко мне подходил один из водителей – приятелей по гаражному ряду. В смысле выпивки он числился «обычным», не отказывал себе после трудового дня, и, когда, бывало, он просил у меня в долг, я давал, зная, что напоминать ему о возврате не нужно. Василий, так звали этого приятеля, и на этот раз обратился ко мне с тем же, но сказал, что ему понадобится побольше. С кем-то и не с одним он собирался обсудить и решить какой-то важный для него вопрос прямо сейчас, в этот вечер, в его гаражном боксе. Непременно с распитием спиртного.

Я заглянул в свой бумажник, вынул оттуда все деньги, какие в нём были, и, спросив, хватит ли столько, отдал их. Помню, мы даже успели коротко поговорить «за жизнь», и в одной из фраз, кажется, когда прозвучала просьба приятеля о займе, он, видимо, желая сказать, что ведь и такую сумму я не откажу ему, как бы в тему, с едва заметным пренебрежением упомянул о моих преференциях Владимиру Петровичу. Дескать, ему-то, вечному попрошайке, ты, верно, теперь не отказываешь?

Это был бесцеремонный выпад в отношении нас двоих с Солодовниковым, но более всего в отношении учителя.