Миражи советского. Очерки современного кино

Статья писалась сразу после премьеры «Довлатова» на фестивале в Берлине, где та не снискала никаких наград. Российская интеллигенция в своем большинстве встретила фильм со скепсисом, иногда переходящим в открытую враждебность. Однако интересно, что экспериментальная схема проката («Довлатов» был выпущен в кинотеатрах всего на три дня, позже было решено продлить показы еще на неделю) привела к сумасшедшему успеху у публики и сенсационным сборам — на долгое время именно эта картина стала абсолютным лидером среди фильмов отечественного авторского кино.

Быть никем, быть собой «Довлатов» Алексея Германа-младшего (2018)

«Довлатов» — позывной. Сразу и пароль, и отзыв. Для нескольких поколений читателей — кодовое имя, которое нельзя не знать. Из его сверстников и друзей многие живы и вовсе не дряхлы, самому Сергею Донатовичу в этом году могло бы стукнуть семьдесят семь. А его первые читатели еще молоды. Они родились в тех самых 1970-х, к которым относится действие фильма, росли и формировались в 1990-х и были бы другими, если бы не читали Довлатова. Мы с одноклассниками листали под партой только что изданные «Чемодан», «Компромисс» и «Зону», стараясь смеяться молча и не привлекать внимание учителя. Алексей Герман-младший — из этого самого поколения.

С его стороны решение снять фильм о Довлатове — как минимум, рискованное. Слишком уж многие российские зрители считают Довлатова «своим» и будут сопоставлять кино с фактами биографии и прозой писателя, находя десять (и более) отличий. Без ревности не обойдется.

Но и показ «Довлатова» на фестивале в Берлине — смелый шаг. Тут-то, напротив, о нем мало кто слышал. Если слышали, то вряд ли читали. Если вдруг читали, то вряд ли многое поняли.

Довлатов — из тех писателей, с которыми надо знакомиться на языке оригинала и, желательно, с погружением в контекст.

Как ни странно, Герману удалось устроить свой фильм так, что незнакомство потенциальной публики с героем стало преимуществом. Этот Довлатов — еще не образцовый стилист и колумнист журнала «The New Yorker» не автор потрясающих повестей, в честь которого за океаном назвали улицу. Скорее уж, герой «Ремесла» — возможно, самой пронзительной книги писателя. Молодой, перспективный, несчастливый, поскольку его не печатают — а значит, не читают. «Литературный неудачник», как он сам себя аттестует. Возможно, внешне у него всё благополучно. «Тогда, — пишет Довлатов, — почему же я ощущаю себя на грани физической катастрофы? Откуда у меня чувство безнадежной жизненной непригодности? В чем причина моей тоски?»

Сегодня, когда у Сергея Довлатова сложилось посмертное амплуа легкомысленного остряка, имеет смысл повторить эти вопросы вслух. Что и делает Герман. Его нежный и бесконечно грустный фильм, крайне редко позволяющий себе быть смешным, — именно о чувствах безнадежности, непригодности и катастрофы, нормальных для писателя без публикаций. Вроде бы в наши времена интернет-самиздат раз и навсегда решил эту проблему. И всё-таки «Довлатов» выглядит пугающе современным.

1970-е вообще удивительно рифмуются с нашим временем: схлынувшая эйфория от полусвободы предыдущего десятилетия, ощущение повсюду расставленных невидимых флажков, за которые выходить не рекомендуется, общая если не духота, то душноватость и трусливая присказка: «Бывали времена пострашнее, грех жаловаться». А героем этого «романа без героя» становится тот, кто единственным разумным ориентиром считает совесть, уравнивая, согласно ушедшему в народ афоризму Анатолия Наймана, «советское» с «антисоветским», не разделяя зэков и их охранников — заложников одной колючей проволоки.