— Дура! Тебе не уйти отсюда живой. И твоему хмырю тоже. Таежные озера навсегда заберут вас. А я тебя не буду спасать. Будешь скитаться как Катька между мирами! Я буду приходить к тебе, когда захочу, а ты не сможешь воспротивиться и выйти. Ты жалкая предательница, Ева! Но ты будешь моим трофеем!
— Как Катерина для твоего отца? Это ведь он её запер? Ты просто сумасшедший болван!
— Она ему не сдалась дура! Он смотрит на нее и потешается. И её жалкие побеги в этот мир нам только на руку. Продалась низшим тварям, да и пусть! Зато в наш портал не лезут. А тебя я буду любить. Не просто наблюдать, нет. Любить буду! И хоть ты не станешь теперь моей женой и не родишь мне сына, но пленницей моей тебе быть суждено.
Он припал губами к ее шее и больно прикусил, руки же скользнули под ее футболку.
— Да пошел ты! — упрямый шепот в его твердую грудь.
— Тебе не выбраться, — он улыбался, она чувствовала это. Больно сжал её грудь ладонью. — Моя. Ты проиграла даже сейчас.
Он дернулся, и её одежда затрещала по швам. Футболка растворилась в его руках и повисла лоскутами, белый лиф лопнул, и обнаженная грудь оказалась свободна. Никита тот час изловчился и обдал ее жаром своего дыхания, припал губами к соску.
Ева завизжала, брыкаясь. Черная вода пошла рябью и волнами от ее ног, но она не смогла высвободить руки, что сжимал он за ее спиной.
— Вспомни Ева, ты всю жизнь проигрывала! — он снова больно укусил её. — Помнишь, нет?
Ева отрицательно замотала головой, извиваясь.
— Вспомни себя! Кем ты была? Малолетней шлюхой? Ребенком, которого всем продавали?! Благодаря нам ты стала человеком, а не помойной ямой и чем ты нам отплатила?
Он выпрямился, глядя ей в лицо. Ева не сводила с него глаз, часто глотая слюни, чтобы сдержать этот комок, который подкатил к горлу. Ее тошнило от себя, от этих воспоминаний, которые тут же оживились в памяти, стоило их только позвать. Ей ужасно хотелось кричать и плакать, бить руками по полу, по лицам всех этих мужиков, один за другим всплывающих перед ее глазами. Когда мать возвращалась с очередной попойки, с ней всегда кто-то приходил. И эти кто-то заставляли Еву или раздеваться или танцевать. А потом их руки беспрепятственно трогали ее и издевались.
А она почти забыла.
Тошнота подкатила к горлу, и Ева закашлялась. Никита позволил ей согнуться пополам, чуть отпустив хватку.
Старые страхи оживали. Ева затряслась всем телом, а Котин тем временем продолжал:
— А помнишь, детка, как ты боялась, что я могу убить тебя? Помнишь, Ева? Говори!
— Да.
— Твои страхи стали реальностью. — Он усмехнулся, обнажая белоснежные зубы. — Верно, люди говорят — мысли материальны.
Котин поднял ее и снова припечатал к стене, опустил руки на ее шею, и Ева почувствовала, как его пальцы обвились вокруг, словно змеи и начали сдавливать.
— Ты должна меня благодарить — твоя смерть будет легкой, совсем не такой страшной и мучительной, как у других — кто лез не в свое дело. — Никита облизнул пересохшие губы. — Хотя у тебя был шанс стать моей, но ты решила разменяться на этого кретина.
Его глаза нездорово засветились, лицо исказилось гримасой.
Ева закрыла глаза, чтобы не видеть этого ненавистного лица и почувствовала его горячие липкие губы на своих губах. Это стало решающим моментом, и Ева резко дернулась вперед, сгибая ногу в колене. Она надеялась попасть ему в пах, но Никита быстро и ловко среагировал, сильный точный удар пришелся ей в живот. Дыхание перехватило, туловище инстинктивно согнулось, но Котин расправил ее и снова припечатал к стене, прижимая всем своим весом.
Ева попробовала набрать в легкие воздуха, но пальцы бывшего напарника вновь сплелись вокруг шеи, сжимая с такой силой, что послышался хруст.
Ева попыталась вдохнуть, но ничего не получалось. Она чувствовала, как начало гореть ее лицо. В ушах заложило и теперь, она не слышала ничего, кроме биения собственного сердца. Перед глазами поплыли картинки: она видела озлобленное лицо матери, одновременно ухмыляющееся и смеющееся, словно та радовалась ее концу, видела лицо Степана, умирающего на диване в гостиничном номере, видела себя жестокую и циничную со стороны, а Котин тем временем продолжал что-то кричать, разбрызгивая слюни. Ева в последний раз увидела его искривленное злобой лицо и провалилась в темноту.
Глава 38
Митя сидел на кухне за столом и уже почти десять минут пил чай — цедил по капельки. Голова безумно болела, давило на виски и глаза.
Ева ушла, а он как баран позволил ей это сделать. Прошло три часа, даже чуть больше, а он так и не решил что делать — искать общину или ждать на полигоне? Да и как она выберется, если этот проход все-таки есть? Там же всё затоплено! Уж лучше бы он смотался в город за снаряжением! Но был и второй вариант, на который он возлагал надежды…
Митя вновь сделал глоток чая и понял, что тот уже совсем остыл. Отодвинул от себя кружку и посмотрел в окно — баба Дуся топталась около колодца, набирая ведро воды. По дороге шли волонтеры в ярких жилетках и опрашивали сельчан — поиски пропавшего начались.