Миражи таёжного озера (СИ)

— Это да, — согласилась Ева. — Но ведь там после пожара кто уцелел, разъехались. И все было тихо много десятилетий, а почему потом они — мертвые — пролезли в наш мир? Кто открыл им выход? И забыл закрыть? И для чего?

— Новое дело у тебя?

— Ага.

— А я ж почем знаю. Я на ту сторону силы не трачу, у меня своих дел полно. Я за тайгой смотрю в оба, да баланс как могу, держу.

Половицы старого дома скрипнули и от двери к зеркалу раздались маленькие шажки. Ева повернула голову, но никого не увидела, лишь ледяной ветерок коснулся уха.

— Миражи уже лет пятьдесят морочат голову. И покойницы. — Ева шмыгнула носом. — Это судя по первой записи в отчете и по рассказам местных опять же.

— Конечно, ведьминский дух так просто не успокоить! Устроили там инквизицию!

Старуха злобно рыкнула, и на мгновение на ее лице проявился впалый беззубый рот и почерневшая кожа. Волосы на голове зашевелились тонкими змеями. Ева моргнула и видение исчезло.

— Но почему-то местные давно уже прознали про одну из них, Катенькой называют. Она охотнее всего идет на контакт и не просто дела свои темные делает, но еще и вступает в контакт, на добровольных так скажем началах. Не слышали про нее?

— Ты у меня спрашиваешь?! — взвилась та. Ева прекрасно понимала, что Галина и сама одна из них, а потому общие тайны не поспешит выложить. — Это же твое сейчас дело. Вот и веди его как подобает. Храни секреток и людей отваживай, а то повадились нос сувать.

— Но баланс нарушен именно там! Наши себе такого не позволяют. Не лезут к мирским, а те живут спокойно. Я городских-то отважу, но люди и дальше будут страдать.

— Как не лезут? Лезут, если тайге мешают.

— Плутать и путать, запугивать путников это одно. А там совсем чертовщина творится.

— Вот у черта и спроси.

Ева вздрогнула. Совсем с низшими она старалась не пересекаться, слишком сильна их черная воля. И осадочек потом — не смыть, не стереть.

— Ну уж нет. Это не по моей части, да и не скажут они мне ничего. Я думала, вы мне поможете хоть что-то понять.

Старуха долго молчала. В сенях кто-то шелестел голосами, а у зеркала то и дело шлепали по полу ножки, мелко перебегая из угла в угол.

Еве становилось всё больше не по себе. Отвыкла она от быта общины, где в каждом доме живет и человек и нечесть.

— Та деревня еще в двадцатых годах сгорела. Тихо было, не спорю. — Наконец поделилась соседка. — Всё пепелище поросло могильным мхом. Уцелевшие, в основном дети тех, кого сожгли, неподалеку жили, силу переняли от матерей, да жили скрытно, людям не особо показываясь. К нам вот некоторые переехали.

— А кто?

— Не важно. Не велено говорить, да мне и не к месту. Катька эта там же жила. Дочка сильной колдуньи. Скрывала силу, что была вдвое сильней чем у матери. Затворницей была. Если что надо, в черную кошку обращалась и выведывала у сельчан. А потом влюбилась в приезжего, туристов то много здесь всегда было. И исчезла.

Ева сморгнула. Показалось, что из зеркала кто-то вышел.

— Так может с ним уехала?

— Тогда бы не привязалась к погосту и не являлась сюда.

— Точно. Значит, не уехала. А куда подевалась?

— А кто знает? Даже нечисть не ведает. Скрыта о ней информация.

— Значит, сильный кто-то причастен.

— Значит так.

Ева задумчиво закусила губы, снова покосилась за бабкину спину и обомлела. Увидеть ждала кого угодно. Но у зеркального проема стоял Митя и хмуро на нее смотрел. Вокруг его головы было черно, а темная тень тянула к нему свои руки.

Ева ахнула.

— Твой? — прошипела старуха и грохнула о пол клюкой. Митька исчез.

— Ну как мой. Знакомый. Да еще и турист, что ошивается у таёжных посёлков. Вот он-то Катькой и интересуется. А мне отвадить надо. А как отвадить, если сама ничего не пойму?

— Уводи, пока беды не случилось. А ведьму не трогайте, пока вместе с ней еще кто не повыбегал. Бесы давно на эту дорожку смотрят, со дня на день и выскочат, путь для них то и открыт.

***

Вернувшись в дом, Ева набросала в блокнот всё, что знала. И про ведьмовскую общину, и про миражи. Написала имена туристов и в жирный кружок обвела имя Митя. Поддавшись тоске в груди, поднялась и достала из шкафа альбом с пятью фотографиями — она в лагере на море.

На первой фотокарточке — она и две сестры близняшки, высокий Степан и улыбчивый Митя, стоят у входа в столовую; на второй — она и Митя у домика библиотеки, она улыбается от жгучего солнца, а он срывает из клумбы цветок; на третьей — она в короткой юбке и на ноге ее виден порез от бритвы, он позади нее, высокий и широкоплечий, одевает ей на голову венок из полевых цветов. На двух последних — она и он в обнимку, в её комнате, в которую он тайком от вожатых влезал каждый вечер в окно, а соседка их тогда фотографировала…

Его вспомнила его влажные губы на своей щеке и, закусив губы, упала на кровать. как же хочется снова ощутить его поцелуй.

Глава 24

В общине решила задержаться чуть дольше. Почему-то сейчас она видела родные улицы и дома, словно с другой стороны.

Оценивала, присматривалась. И впервые всё казалось нереальным, выдуманным, притворным.