Как и во всякий день, Мирелла заглядывала набегами на Панов участок, остерегаясь лишь приближаться к трактиру, где ей были не рады. Стоило лишь напрячь уши: заслышав, как бьют на улице бессчетные колокола, гневно требуя воду, она бежала обслужить горожан, дабы хоть на малость облегчить ему спешку. Оттого и случилась она неподалеку, когда раздался его крик. Мирелла бросила ведра и вбежала в дом хирурга-брадобрея.
На миг она застыла. Ноги ее ступили в кровавую лужу. На большом столе покоился изнемогающий муж – у него недоставало одной руки. Рядом лежал Пан: близ первого больного казался он совсем крохой. От пояса книзу весь он был в крови. И что есть мочи бился в руках у подручного: тот силился уложить его смирно на стол.
– Надобно резать! – твердил хирург-брадобрей. – А то рана загниет. Потому кончай брыкаться и дай мне допилить, что начал. Дело пустяшное, раз – и всё, я уж почти всю мякоть отсек.
Мирелла не раздумывала. Она закричала:
– Нет!
Никто не слышал, как она вошла. Крик ее застиг подручного врасплох, и он выпустил Пана. Мирелла подхватила мальчугана немедля. Пан обвил ее шею дрожащими руками. Мирелла выбежала с ним из дому, не внимая крикам хирурга, пророчащего гангрену.
К врачу ребенка не снесешь. Он врачевал лишь городскую знать да изредка – разбогатевших крестьян, с коих драл за свои услуги три шкуры. Мирелла дошла до сарая и уложила Пана в кормушку. Он был без памяти. Затем пошла за ведрами – своими и Пана.
Воротившись в сарай, увидала она, что кровь уже не течет, но всё бедро сильно вздулось. Пана мучила лихорадка.
Вечером, выдавая еду, член магистрата окинул мальчика взором.
– Нам нужен новый водонос, – сказал Бедвик.
– Да ладно тебе, Бедвик, – возразила Мирелла, – и этот оправится.
– Да он скоро подохнет, – ответил Бедвик. – А коли и нет, хромой будет. Лучше сразу другого взять.
Член магистрата отер лоб. Изнурительный зной путал мысли. Конечно, запасы найденышей на смену водоносу были обильны. Но слишком уж малы и тщедушны были прочие в их ораве. Много трудов ушло у него в прошлый месяц, дабы выискать средь них годного пострела – чтоб был повыше ведер, которые ему таскать. Не по нраву ему было менять водоносов так скоро. И других забот хватало.
– Раз этот жив, будете покамест обносить и его участок, – объявил он. – Через несколько дней поглядим, сумеет ли он вернуться к работе.
Водоносы всячески выказали возмущение. Едва член магистрата ушел, они попытались завладеть пайком Пана, ибо мальчик, верно, слишком слаб для трапезы. Но Мирелле удалось отставить и сберечь его миску.
Она окатила рану струей чистой воды и омыла всё его хилое тело, дабы сбить лихорадку. Потом стала напевать считалочку своего сочинения. И дуть на лоб, остужая его. От того дуновения да от водоноскиного голоса мало-помалу Пану стало покойнее. Он заснул.
Мирелла кончила петь, и в тишине послышался шорох. Теперь уж она знала, что́ так шуршит. Крысы. Ничуть не сбежали они от жары, как помстилось горожанам. Лишь попрятались на день. Но едва закатилось солнце, завладели Гамельном. И в тот вечер шуршали они еще громче прежнего.
V
И прокаженные, каждый беспал и лыс
На постигшее Гамельн нашествие уже нельзя было закрыть глаза. Крысы объявлялись повсюду: в сундуках, за дверцами посудных шкафов, под кроватями, на потолочных балках. Всюду ставились ловушки, клался яд. Но на место одной убиенной твари являлся десяток новых. Они чинили разорения в погребах и кладовых, пачкали всё пометом. Стоило одному грызуну проскользнуть в бочонок сушеной рыбы, и уже весь бочонок шел в помои.
Женщины, особенно после заката, не знали, куда и ступить. Крысы проныривали меж их пышных юбок и, прежде чем их успевали оттуда выдворить, добирались до самых ягодиц. Во всякий час юницы вдруг подпрыгивали, пронзительно взвизгнув, и подымали юбки. Иные завидовали мужчинам из-за узости их штанов, куда грызунам не пробраться.
Потом крысы стали драть мелкую живность. Горожане находили в курятниках клоки цыплячьего пуха. Следом пришел черед крольчат. Матери стали бояться за младенцев. Подвешивали люльки повыше. Но и тогда не были покойны, ибо вредители умели карабкаться по стенам и балкам.
Столь лютым было нашествие, что жители столпились пред каланчой и стали взывать к бургомистру. Заслышав из сарая шум толпы, Мирелла вышла поглядеть, что творится. Пан еще лежал, не подымаясь, но рана на бедре его была чиста, и вспухлость спала.
Бургомистр вышел из своих чертогов и поднялся на помост. Его сколотили заново после празднества: иначе как вешать очередного мошенника или плута? Новый настил, толстый, дубовый, был в два раза крепче. И пока не поддавался грызунам.
Бургомистр облачен был в атлас и кружева. Какое-то время стоял он пред толпой в молчании столь значительном, что народ мало-помалу стал утихать.
– Жители Гамельна! – воскликнул он наконец. – Стенания ваши достигли моих ушей. Но, не отчаявшись пред лицом столь пагубного бедствия, я подготовил отпор. Я назначил истребителей крыс, кои очистят улицы от вредителей.
По толпе прошел одобрительный гомон.